Коммуналка: Добрые соседи (СИ)

В дверь он не постучал — поскребся и, не дождавшись ответа, приотворил, каким-то чудом, не иначе, всунул в образовавшуюся щелочку голову и поинтересовался:

— Можно?

— Заходите, — Калерия бросила взгляд на часы. До конца рабочего дня оставалось еще изрядно, но и планов на оставшееся время хватало.

Один отчет чего стоит.

Осляпкин и вошел, как и был, бочком, прижимая обе руки к груди. Вошел и дверь закрыл. Уставился на Калерию круглыми несчастными глазами. С прошлой беседы он изменился мало, разве что ныне облачен был не в домашнее, но в спецовку, пусть и чистую.

— Я… хотел сказать вам спасибо большое.

— Пожалуйста, — осторожно ответила Калерия, прикидывая, как бы отказаться от благодарности, которую иные люди спешили выразить в материальном, так сказать, воплощении.

— Все переменилось… как вы и говорили. Больше не ругается, — Осляпкин расплылся в счастливой улыбке. — А тут… еще говорит, что ребеночка бы завести. Я ее на ребеночка долго уговаривал, а она все отказывала.

— Рада за вас.

— Только вы не подумайте, что я вас за этим всем беспокоить… это я так… — он вновь замялся и сделал глубокий вдох, собираясь с духом. — Вы извините, пожалуйста, если оно не к вам, но вы как человек знающий…

— Что случилось? — спросила Калерия.

— Дух неупокоенный.

— Дух?!

Осляпкин закивал.

— Я уж его отваживал, отваживал… и в клуб писал жалобу. И Галочка к ним тоже ходила ругаться, что по-за них у нас теперь дома покою нет. И на меня тоже ругалась, но так… не всерьез… он вроде и не сильно мешает.

— Дух? — еще раз уточнила Калерия. — Неупокоенный?

— Ага… я-то сперва что подумал? Дом-то старый, еще до войны поставленный. Я его, конечно, подправивши, а все одно… скрипит. Дерево рассыхается и скрипит. Но оно иначе скрипит. Как дерево. Понимаете?

— Нет, — честно призналась Калерия.

Осляпкин же почесал за ухом.

— Дерево, оно как скрипит? «Сквик-сквик». А тут иначе. «Сквир-сквир». И главное, когда?

— Когда?

— Под утро. Как самый сон, он и начинает скрипеть. И будто кто-то по дому ходит. А вчера еще окно открыл.

— Дух?

— Я понимаю, что это звучит… не по науке, — признался Осляпкин. — Я помню, что дух суть нематериальное явление, которое на материальный мир воздействовать способно лишь опосредованно, да и то в местах высочайшей концентрации силы. Но… окно-то открытое! А я закрывал.

— Что еще? — Калерия подавила вздох.

Разбираться надо.

Нет, в появление неупокоенного духа она не верила.

— Так… инструмент мой кто-то брал. Двигал. И еще заготовки. Ножки для табурету кто-то переложил. Я-то как складывал? Сперва та, которая с сучком, его зашлифовать надо было, и вовсе подумывал заменить, но дерева хорошего мало. Для столярной-то работы нужно сухое, причем не быстрой сушки, а естественной, чтобы пару лет полежало. Вот… и найти непросто. Да. Потому и думал, что зашлифую. А перебирать стал, так она не первою, но в серединке лежит. Вот, — он вздохнул и решился сделать еще шажок. — Я бы ничего, но Галочка тревожится…

— Разберемся.

— Еще и говорить стал, — Осляпкин окончательно успокоился.

— Дух?

— Я вчера домой пришел пораньше. Думал, Галочке сюрприз устрою… мне тут… чеки дали… в «Альбатрос». А там пальто есть. С меховым воротником. Красивущее… как раз для Галочки. Я вот денег взять и заглянул, пока не забрали-то…

— Без примерки?

— Я Галочкины размеры хорошо знаю, — почти обиделся Осляпкин. — Не в первый раз так… а он мне и шепчет, мол, верни.

— Что вернуть?

— Не знаю, — Осляпкин покачал головой. — Потом в глазах все помутнело. Я очнулся, а духа нет. И чеков нет. И как быть? Хорошо, Галочке не говорил, она бы расстроилась…

Осляпкин потер шею.

А Калерия поднялась. Дух? Духи существа на диво пакостливые, и, против утверждения, на мир материальный они вполне себе воздействовать способны. Однако духам чеки в «Альбатрос» без надобности.

— Не шевелитесь, — попросила она, разминая пальцы.

И Осляпкин замер, уставившись круглыми своими глазами, моргая часто-часто. Он втянул голову в плечи и видно было, что ему страшно, хотя ничего-то в себе страшного Калерия не видела.

А вот поди ж ты.

Она обошла его кругом.

— Голову чуть наклоните, — попросила, коснувшись этой вот крупной головы, на затылке которой проклюнулась еще одна лысина, грозившая в скором времени разрастись и слиться воедино с высокими залысинами на лбу.

Калерия коснулась мягкой кожи, и Осляпкин вздрогнул.

— Больно?

— Н-нет.

— Совсем?

— Совсем.

— А когда очнулись, тоже больно не было?

— Н-нет, — он позволил себе головой покачать.

Шишек не наблюдалось, царапин тоже, из чего можно было сделать вывод, что неизвестный, напавший на Осляпкина — и отнюдь даже не дух, но существо материальное, — по голове его не бил. Стало быть…

Калерия принюхалась.

Ингвара бы позвать, но он опять на усиление пошел. Хотя… тонкий аромат магии еще держался, мешаясь с запахами лаков и железа, сырого дерева и человеческого тела.

Стало быть, действовали тонко.

— Пить хотелось? Когда проснулись?

— Д-да…

— Сильно?

— Две кружки выпил, — признался Осляпкин.

Что ж, пожалуй, стоило порадоваться, что этого бедолагу вовсе к праотцам не отправили.