Коммунальная на Социалистической

– Ох, Раечка, – видимо, Вольская по-настоящему была выбита из колеи, раз позволила себе такое обращение, – кажется, я в очередной раз учудила. Пустила в дом сама не знаю кого. Говорят, что родственники Шуриков. Спят ещё. А ночью так храпели… я бы сказала художественно… Я и покашливала, и посвистывала… Вы знаете, что если посвистеть, храпящий должен проснуться? Мы в детстве так няню будили… Но тут, увы. Ничего не помогло. Я даже ночник включила, думала, если не проснутся, так хоть почитаю. Какое там… Даже читать невозможно было. Их даже ящики не разбудили.

– Какие ящики?.. Ах, да. Магазинные. Да уж… А что за родственники, откуда взялись. Шуриков же нет. Как они к Вам-то попали?

– Так и попали… – и Елизавета Марковна рассказала, как она собралась гулять, как появились незнакомцы, ну и про всё остальное с ними связанное, вплоть до прошедшей ночи. – Только знаете, Раиса Лаврентьевна, – Вольская начала приходить в себя, – кажется мне, что никакие они не родственники наших соседей. Ну не может быть у наших Шуриков таких дремучих родственников. И говорят они… как бы сформулировать… несоответственно как-то. Надо подумать. Надеюсь, сегодня они нас покинут.

– Не беспокойтесь, Елизавета Марковна. Если что, то Лёвушка управу на них найдёт.

– Спасибо, Раиса Лаврентьевна, – благодарность Вольской была вполне искренной. – Так. А куда я шла? Ах, да. Делать завтрак. Вот не знаю, Лари… – Елизавета впервые сбилась, произнося имя соседки, – ох, простите, Раиса Лаврентьевна… Надо же, совсем я сегодня плоха… Вот не знаю, предложить им завтрак? Гости всё-таки…

– Да Вы просто святая, Елизавета Марковна! Дело, конечно, Ваше, но я бы отправила их в столовую. Вон, через дорогу. А что. Хорошая столовая, уже открыта.

– Посмотрим, посмотрим, – неуверенно ответила Елизавета.

– Да что смотреть? Отправить! – поставила точку Раиса. – Так, а я-то зачем шла? Ну, Елизавета Марковна, и я туда же! – она засмеялась. – Пойдёмте в кухню. Мы уже давно позавтракали, Лёва и кофе уже допивает, значит я шла мыть посуду… Да, кстати, Вы не видели, куда я вчера подевала спички? Пришлось сегодня взять новый коробок.

Елизавета Марковна, не задумываясь, отрицательно ответила на последний вопрос и тут же ощутила дежавю. Кто-то уже говорил про спички. Кто и когда? Невыспавшаяся Вольская не помнила.

Соседки переместились: одна к своему столу, другая к раковине. Вольская, бормоча себе под нос «кормить нельзя помиловать» на разные лады, принялась готовить бутерброды из принесённых продуктов. Раиса гремела посудой и не слышала языковых упражнений Елизаветы. Вдруг из глубины квартиры раздался грохот, слегка приглушённый дверьми и стенами. Женщины бросили свои занятия и побежали на шум, донёсшийся, как им казалось, из комнаты поэтессы. Кроме них, на шум выскочили и все имевшиеся в наличии обитатели квартиры: Пичужкин с газетой «Труд» в руках – с одной стороны и Митины – с другой. Причём Ростислав Петрович, застигнутый за одеванием, оказался в пижамных брюках снизу и белой выходной сорочке сверху. А Нинель Виленовна…

При виде Нинели Виленовны трое, мчавшихся со стороны кухни, резко затормозили. Раиса, негромко вскрикнув, схватилась за сердце, а Лев Эдуардович выронил газету.

Лицо Нинели представляло собой некое кровавое слоистое месиво, на котором выделялись широко раскрытые небесно-голубые испуганные глаза.

Самые крепкие нервы оказались у Елизаветы Марковны. Сначала, при виде жуткой картины она тоже остановилась, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и почувствовала холодный спазм под ложечкой. Но она быстро взяла себя в руки и смогла продолжить движение в сторону окровавленной Митиной, почему-то, несмотря на явные травмы, не издававшей ни стонов, ни криков. Первой мыслью Вольской была констатация: «Это шок!». Второй – визуальный анализ: «Глаза испуганные, но не страдающие». Третью она додумать не успела, потому что Митина, которой с такой головой полагалось лежать в виде трупа, неожиданно громко воскликнула: «Что случилось?!»