Коммунистические государства на распутье

Кардель знал, что Москва разделяет многие из его взглядов, но что на данном этапе китайско-советских отношения Хрущев не мог позволить Карделю служить ему в качестве рупора. Поэтому в 1960 году в ноябрьском номере журнала «Проблемы мира и социализма» советский публицист А. Румянцев выступил против «вульгарной, механистической, количественной, эволюционистской методологии» Карделя, но не коснулся самого главного в работах Карделя, а именно его разоблачения китайских идей. Вскоре после опубликования статей Карделя Тито и Хрущев, находясь на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, широко демонстрировал сердечность своих взаимоотношений и, как казалось, активно стремились показать свое полное согласие по международным проблемам[229].

Осенью 1960 года, после нескольких недель закрытой дискуссии, Московское совещание представителей восьмидесяти одной коммунистической партии опубликовало пространная заявление. Хотя оно выражало победу советских тезисов, китайцы все же добились принятия их точки зрения на титоизм. Заявление 1960 года подкрепило Московскую декларацию 1957 года, но на сей раз коммунистические партии «единодушно осудили югославскую разновидность международного оппортунизма». «Югославские ревизионисты» были названы предателями марксизма-ленинизма и обвинены в «подрывной работе против социалистического лагеря и мирового коммунистического движения». Вот почему, и это особенно важно — в Заявлении требовалось, чтобы дальнейшее разоблачение лидеров югославских ревизионистов и активная борьба за предохранение коммунистического и рабочего движения от антиленинских идей югославских ревизионистов оставалось важной задачей марксистско-ленинских партий.

Резкость Московского заявления, по-видимому, не встревожила руководство СКЮ. 10 февраля 1961 года расширенный пленум Исполнительного комитета отверг эти обвинения как совершенно необоснованные. На том же пленуме выступил Велко Влахович, видный член Исполнительного комитета. В своей брошюре, озаглавленной «Шаг назад», он предпринял развернутую контратаку на китайцев и албанцев. Московское совещание, сказал он, «было созвано в связи с совершенно иными проблемами, не имеющими прямого отношения к социалистической Югославии», и предсказал, что «жизнь будет по-прежнему идти своим путем, а не по дороге, вымоленной словесными компромиссами, сформулированными в Заявлении»[230]. Влахович оказался прав. «Единодушие», о котором говорилось в манифесте 1960 года, оказалось весьма недолговременным. Поддержка русскими этого антиревизионистского заявления в дальнейшем, в ходе их словесных баталий с китайцами, стала для них источником неприятностей.

В течение первой половины 1961 года видимость восстановленного коммунистического единства (за исключением Югославских «изгнанников») была сохранена. Но в проекте новой Программы КПСС, опубликованном 30 июля, все русское изображалось в ярких красках, тогда как роль китайцев была охарактеризована всего лишь семью словами: «Особенно большое значение имела победа революции в Китае», что явилось полным отходом от Московского заявления 1960 года, в котором китайские коммунисты осыпались всяческими похвалами (подчеркивалось, что их революция «оказала огромное влияние на все народы, в особенности на народы Азии, Африки и Латинской Америки»), Кроме того, в Программе КПСС наряду с умалением успехов китайцев смягчалась резкость, с которой в Московском заявлении 1960 года говорилось о югославском коммунизме. На сей раз указывалось, что «югославские руководители своей ревизионистской политикой противопоставили Югославию социалистическому лагерю и международному рабочему движению, поставив таким образом под угрозу революционные завоевания югославского народа». Хотя на XXII съезде КПСС Хрущев действительно резко критиковал ревизионистские идеи, пропитывающие теорию и практику руководства Союза коммунистов Югославии, его выпады против албанских коммунистов были неизмеримо более резкими. В своем заключительном слове он не только разоблачил всевозможные идеологические и политические отклонения албанцев, но и обвинил их в «крайней жестокости», большей, чем была жестокость царской полиции![231] На этом съезде — и на съездах, состоявшихся в течение следующих двух лет, — русские выступали с ядовитыми заявлениями по адресу албанских «догматиков» и разделяющих их взгляды других представителей коммунистического мира. В это же время китайцы яростно набрасывались на югославских «ревизионистов» и других коммунистов, которых они обвиняли в поддержке взглядов югославов.