Осуществленные при Хрущеве перемены привели также и к увеличению разнообразия тем в литературе и кино, к более реалистической их трактовке. Эти послабления — их нельзя (назвать свободой в подлинном смысле слова — служат в значительной степени укреплению престижа и популярности Новой атмосферы. Подчеркиваются жестокости периода «культа личности», которым противопоставляются более гуманные и рациональные методы хрущевского правления. Несколько месяцев в «аппарате» обсуждался вопрос, печатать ли произведение Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и тем самым наконец проинформировать народ о страшной действительности широко разветвленной системы лагерей принудительного труда. Книга была издана после личного вмешательства Хрущева.
Трудности, испытываемые новыми руководителями в деле разграничения того, что выгодно для их политики и поэтому может быть разрешено, и иных действий и проявлений, выходящих за допустимые рамки, видны на примере колебаний в отношениях Евтушенко с высшими деятелями партии. Его полное горечи стихотворение «Наследники Сталина» по личному указанию Хрущева в октябре 1962 года было опубликовано в «Правде», получив таким образом высшее признание. Через какие-нибудь несколько недель Евтушенко напечатал свою «Биографию преждевременно созревшего человека» в Париже, не представив ее на обычный просмотр партийным инстанциям. Это было достаточно серьезным нарушением дисциплины. Но кроме того, хотя этот рассказ о своей жизни был проникнут духом советского патриотизма, он утверждал личное и всеобщее человеческое право выносить моральные оценки в противоположность партийной монополии определения «истины».
Реакция Хрущева была, несомненно, усилена литературными соперниками Евтушенко, а также опасениями людей, которые некогда мирились с контролем сталинокого периода или даже одобряли этот контроль и теперь получили возможность оправдать свои подозрения и критику по адресу нового поколения. Так или иначе, но реакция Хрущева была мгновенной и свирепой. Некоторое время казалось, что будет восстановлен сталинский обычай «исключать» из литературы и «из жизни» критиков и несогласных. Евтушенко отправился на некий срок в родной сибирский городок для «творческого общения с массами», а затем возобновил печатание стихотворений, правда уже несколько более мягкого характера.
Между тем продолжается «перетягивание на канате». С одной стороны—те, кто хочет, чтобы литература и кино «говорили» непосредственно с народом, с другой—те, кто боится, как бы режим не пострадал от слишком откровенного и неприукрашеиного изображения советской жизни и ее проблем. Ни одна из спорящих сторон не посягнула на основную посылку—право и обязанность партии руководить искусством и литературой в соответствии с собственным пониманием того, что лучше всего для народа. Вопрос лишь в том, насколько жестко или гибко надо пользоваться этим правом.
Все эти перемены, упоминаемые здесь вскользь, можно только приветствовать, ибо они приносят удовлетворение и дают заряд новой энергии многим слоям советского народа, десятилетиями переносившим исключительные трудности и страдания. Но нет — и пока еще нельзя дать — ответа на вопрос, является ли это ослабление напряжения в советской системе, а также напряжения в отношениях между властью и народом началом какой-то непрерывной липши, неминуемо ведущей к более счастливому будущему, или же все это будет время от времени прерываться столкновениями между народом, стремящимся к лучшей и более спокойной жизни, и коммунистическим руководством, полным решимости навязывать ему новые преобразования. Равным образом остается открытым вопрос, окажет ли внутренняя эволюция советской системы непосредственное влияние на роль Кремля в международной политике.
В одном отношении постепенная внутренняя «гуманизация» советского режима оказывает важное, хотя и не вполне отчетливое влияние на отношение к нему неприсоединивших-ся стран, поскольку постоянное, пусть и неравномерное улучшение условий жизни в Советском Союзе понемногу усиливает привлекательность образа этой страны в глазах лидеров и интеллигенции развивающихся стран. Наблюдая непрерывный подъем жизненного уровня, все большую уверенность в личной безопасности и расширение все еще ограниченной свободы духовного и литературного самовыражения, они скорее, чем в прошлом, смогут не обращать внимания на сохранение монопольной власти партии и все меньше будут замечать контраст между привлекательным разнообразием западной культуры и монотонностью советской жизни. В свое время перемены, внесенные Хрущевым, приведут к тому, что бедные, но честолюбивые страны станут смотреть на советские институты и программы как на образец. Это влияние окажется еще более сильным, если советское руководство будет по-прежнему поддерживать в Азии и Африке не только страны, ориентирующиеся на коммунизм, но и некоммунистические, а в отдельных случаях даже и антикоммунистические режимы, которые оно теперь называет «национальными демократиями».