Коммунистические государства на распутье

Однако любое подобное усиление советского влияния за границей представляется второстепенным в сравнении с действием главных средств советской политики: ядерной мощи, политической и экономической поддержки развивающихся стран и коммунистического образца политической власти.

Даже если Советская Россия решит уделять больше внимания улучшению жизни своего народа, она все же останется одной из двух главных ядерных держав. Как это часто подтверждал Хрущев, она будет настаивать на своем праве голоса при урегулировании любых новых конфликтов в мире. Нетрудно забыть, что нынешняя ограниченная разрядка в советской политике началась только с кубинского «ракетного Кризиса» в октябре 1962 года, и нет никаких гарантий того, что Кремль откажется от новых попыток, быть может в арабском мире или в Африке, использовать советский ядериын арсенал в целях резкого изменения существующего равновесия сил.

В период между запуском первых спутников и межконтинентальных ракет в 1957 году и кубинским кризисом 1962 года Хрущев, судя по всему, пытался тем или иным способом «нажиться» па имевшемся у него, по его словам, стратегическом преимуществе. В период «мучительных переоценок», последовавших за первым, так сказать лобовым, ядерным столкновением, Хрущев склонился к более трезвой оценке Теперешнего стратегического равновесия сил и к временному, более реалистическому взгляду на политическую решимость Америки и Запада вообще. Но надолго ли?

Пересмотр Кремлем своей оценки соотношения сил имел важные последствия для его политики внутри группировки коммунистических государств и в остальном мире. Одним из первых последствий было углубление конфликта с коммунистическим Китаем и усиление сил раскола внутри все более расшатывающейся и плюралистской группировки коммунистических государств. Руководство коммунистического Китая отвергает пересмотренную Кремлем оценку ядерного равновесия и настаивает на том, что Хрущев должен был довести кубинскую ракетную авантюру до решительной схватки. Раз он не сделал этого, говорят в Пекине, он стал «сообщником империалистов», показал себя «сторонником статус-кво» и «изменником делу революции».

Не сделав разумного вывода о том, что даже наличие очень большой ядерно-ракетной мощи не может гарантировать ни революционную экспансию, ни даже национальную безопасность, Пекин стал с удвоенной яростью нападать на Хрущева за то, что в 1959 году он решил отказаться от программы, принятой им в 1957 году,-—программы помощи Китаю в его честолюбивых намерениях стать самостоятельной ядерной державой. Таким образом, как это уже неоднократно случалось, проблемы идеологии и власти полностью смешались, а решение Кремля сохранить свою ядерную монополию в группировке коммунистических государств подлило масла в огонь его политического соперничества с Пекином.

Ожесточенный спор по поводу стратегии и использования силы, чтобы заставить империализм «откатиться назад», повышает драматичность и других политических и идеологических конфликтов между Москвой и Пекином. Москва высмеивает пекинский «большой скачок вперед» 1958 года и издевается над его попыткой пойти прямо ,к «коммунизму» с помощью одних лишь декретов и без предварительного создания необходимых «объективных условий». Пекин нападал на Хрущева за то, что тот якобы благоприятствует «буржуазному перерождению» советской системы. Москва атакует Мао Цзэ-дуна за попытки исключить Россию из круга «афро-азиатских» народов и за претензию монопольно руководить революцией в развивающихся странах. Пекин обвиняет Москву в стремлении восстановить монополистический контроль над всеми коммунистическими режимами и партиями. Переплетение властолюбивых тенденций с идеологическими притязаниями ясно показывает примат борьбы за власть над идеологией.

Непосредственное столкновение между двумя главными коммунистическими государствами повлекло за собой далеко идущие последствия для каждого из них. Хрущев весьма чувствительно реагировал на китайские обвинения по поводу советской гегемонии и после 1957 года неоднократно разоблачал сталинское требование идеологического суверенитета Кремля в международном коммунизме. В то же время он высказывал надежду Кремля восстановить свое главенство при добровольной поддержке большинства коммунистических партий, даже ценой исключения Пекина из рядов ортодоксов. Эти его притязания временами наталкивались на опасения более слабых партий—например, польской и итальянской,— что международное совещание, организованное Москвой, действительно приведет к восстановлению этой гегемонии и тем самым значительно сузит только что обретенную ими свободу маневра в национальном и международном плане.