Коммунисты

Все это — одиночество и толпы бегущих людей, хаос и бесконечное равнодушие, встретившие нового главу вооруженных сил Республики, после того как он вернулся из Бейрута во Францию по телеграфному вызову, полученному 17-го числа от Поля Рейно, и 19-го днем явился в Париж, к председателю совета министров, который принял его в присутствии маршала Петэна… все это сливалось с сумбуром, царившим у него в голове с той минуты, когда капитан Гассер вручил ему телеграмму: «Прошу незамедлительно возвратиться в Париж… Ваш отъезд желательно не разглашать…» В самом деле, как не быть у него в голове сумбуру? Он не забыл своего краткого пребывания в Париже в начале месяца и слов Поля Рейно относительно Гамелена, и что ж? Гамелен разбит… Чего же теперь потребуют от него, Вейгана? Давно ли он устранен от всего интригами политиканов? Все это бурлило в нем, как густое вино, — злорадство, предвкушение власти… он знал, что ему предложат, и вот ему это предложили… правда, он старик, но подтянутый, крепкий, как старый дуб, самое время достойно увенчать жизнь, начатую в боях. Не все же ему быть обойденным командными должностями. Теперь он восторжествует над всем и против всех перед лицом истории, ибо Фоша нет и призывают его, Вейгана… Как теперь посрамлен его давнишний недруг, Даладье! От военных дел он отставлен, и ему остается только плести интриги с послами…

Во всем, во всем этом было и величие и горечь, как в той картине поражения, на фоне которой генерал Вейган бесплодно провел целое утро во вторник 21 мая 1940 года… один с Гассером, на ветру, посреди летного поля, вспоминая воскресное свидание с Гамеленом, который ничего еще не знал, но подозревал и хорохорился… Удивительные минуты бывают в жизни… Один, после того как в воздухе его аэроплан обстрелял неприятель, — это было при перелете через Канш, немного дальше Монтрея… значит, правда, что немцы достигли моря, как предположили вчера вечером в Венсене, после того как была прервана связь с Абвилем… Один, наедине с самим собой, с пустынным полем и катастрофой, один перед лицом своей судьбы…

В водоворот беженцев из Лилля влились колонны из Дюнкерка, и когда бежавшие из Дюнкерка или те, что шли из Кале, слышали, как с надеждой говорят о море, они недоуменно смотрели на говоривших… В это утро за Бетюном толпы беженцев из Лилля стали растекаться по всем направлениям.

Те, чьи машины могли еще двигаться, добрались на рассвете до Сен-Поля, и среди прочих — полутонка, на которой ехали Зант с семьей и Селестина с матерью; чтобы старуха не упала, ее пришлось привязать к креслу, затиснутому среди разного скарба. Но их засосала толпа пеших, и они теперь тоже еле плелись. Начиная от Сен-Поля дороги на юг были преграждены жандармами, и, кроме того, этих переселенцев без компаса неудержимо влекло к морю. Монтрей, Этапль, Ле-Туке — это уже почти побережье. К середине дня беженцы были в Эдене, и тут дорожная полиция, жандармы, к которым они обратились, посоветовали тоже: идите к морю! Но при этом сами сообщили, что неприятель утром занял Монтрей… Так зачем туда идти?.. Ну, как же! Чтобы не попасть в окружение. — Да раз они в Монтрее! — закричал Зант. Он, жена и сын стали советоваться между собой. Остается одно: вернуться в Лилль. Легко сказать! Навстречу этому людскому приливу? Можно попытаться проехать кружными путями, долиной Тернуазы, в сторону Лиллера, обогнуть Бетюн с севера…

Дежаны, те, что на легковой, девятнадцатилетний юнец с матерью и беременной женой, выехавшие на полсуток позже, застряли в это утро при выезде из Бетюна — аккумулятор сел. А люди толпами шли мимо, и сотни глаз скользили по ним равнодушным взглядом. Даже в девятнадцать лет бывают минуты отчаяния! Наконец, решение было принято — они бросят все, вместе с машиной… Эх, будь здесь велосипед, на него можно бы погрузить кое-какие пожитки, но его в последнюю минуту оставили дома: к чему он, раз есть машина… Сложили в узел самое необходимое и повесили узел на палку, концы которой Фюльбер и его мать положили себе на плечи, так что их убогое достояние болталось между ними… Молоденькая жена ничего не несла — куда ей, с таким животом! Уходя, они оглянулись и увидели, что кто-то уже обшаривает оставленную машину. Мать ничего не сказала. Однако она знала, что непутевые руки пускают сейчас по ветру все, что напоминало ей прошлое, покойника-мужа, ее родителей, которых теперь уже все позабыли. Шли они медленно, в сторону Сен-Поля. Все шли в сторону Сен-Поля. Только бы дорога не повредила Жанне в ее положении! Постой, мама, давай поменяем плечи, все-таки легче будет… И вдруг — неожиданное счастье: кто-то окликнул их с подводы. Да это возчик с угольного склада в Буа-Блан. Эй, женщины, влезайте поживее! Мама, Жанна! Как легко стало идти! И ничуть уже не раздражают обходы, остановки… Где это мы находимся? На дорогу снова смотрится девятнадцатилетними глазами… Надо пропустить солдат!