Коммунисты

Около шести часов вечера Партюрье добрался до той идиллической деревни в десяти километрах к западу от Лилля, где еще 23 мая расположился дивсанотряд. Жан и Рауль с тремя машинами, набитыми ранеными, приехали только в девять вечера. Уже был отдан приказ об отступлении, во всяком случае был отдан приказ быть наготове.

Жан совсем выбился из сил. Сколько рейсов сделал он за день, скольких раненых перенес? Он падал от усталости. — Ступай спать! — сказал Партюрье, И не успел Жан устроиться на скамье в классе, как сразу же погрузился в сон, в украденный у жизни, неурочный, чудесный сон.

— Эх, молодежь! — сказал Рауль. Ему еще надо было проверить машину. Нельзя же так ехать. Ведь у нас раненые. Фенестр и Сорбен работали не покладая рук, наспех делали перевязки. Некоторых не перевязывали со вчерашнего утра… Что теперь с ними будет? Раненых эвакуируют в Кассель, погрузят на машины, оставшиеся в дивизионном санотряде. Вы полагаете, что попрежнему эвакуируют в Кассель? Вам, господин капитан, все представляется в слишком мрачном свете.

Этой ночью солдаты-одиночки, а среди них и Жан-Блэз, в конце концов пристроились на грузовики транспортного полка. Они пережили довольно смутные дни неподалеку от Оршù и к северу от него, попав в самую гущу отступающих от Шельды войск. День, ночь, еще день… Повсюду в них стреляли — и вряд ли стреляли немецкие солдаты. Группа, вышедшая из Рэмского леса, распалась; теперь их вместе с сержантом было человек десять. Они кормились охотой. Шли без дорог, не зная, что впереди, что позади. Безлюдье. Потом вдруг начиналась стрельба. Они прятались, шли дальше, удирали; в голове была одна мысль — на север. Куда они зашли? Им казалось, что они сделали десятки километров. Может быть, они кружили на одном месте? Потом они вышли к железной дороге, стали пробираться вдоль полотна, тут были возделанные поля, леса. Деревни они обходили, не зная, кто сейчас там. Наконец на дороге им попалась автоколонна. Это были грузовики транспортного полка. Когда они влезали в машины, их обстреляли немецкие самолеты. И вот они едут, уже темно. Начальник колонны сказал Жан-Блэзу: едем к морю… к морю!

Дивизионный санотряд покинул школу; невыспавшийся Жан опять задремал по дороге. Машины катят. Жан проснулся от ужасающей жары и разворчался. — Да перестань ты, — сказал Рауль. — Посмотри, что творится… — Они окружены пламенем. Колонна прорывается сквозь дым и огонь. Вокруг носится раскаленный пепел. Скорей, скорей! Только бы передние машины не задерживали. Горел город, через который они проезжали. Дома рушатся, развалины пылают. — Ад! — сказал Морльер. — Да, но только из этого ада еще можно выбраться! — отозвался Манак. Что это за город?

Армантьер.

Теперь дорогу то и дело преграждают английские транспорты. Машины задерживаются, опять трогаются с места и снова застревают. Ты знаешь, куда мы едем? Кажется, в какой-то пограничный пункт, не доезжая Байеля. Посмотри, в канаве английские машины! Что же это они, и машины бросают?

А алжирские стрелки генерала Дама ведут бой между Карвеном и Секленом. Марокканцы еще не все ушли. Отряд драгун еще держится в лесу около Эпинуа, между Либеркуром и Уаньи. Немцы, появившиеся около 8 часов вечера в субботу, 25-го числа, на окраине Уаньи, не вошли в город. Это были разведывательные отряды, идущие с запада от Проклятого моста и не переправившиеся через канал. Они попытались навести понтон в том месте, где был взорван Батарейный мост. Но осуществить этот замысел им не дали защитники Уаньи — англичане, североафриканские части, зуавы и марокканцы. По всей вероятности, этот немецкий отряд и был послан сюда в обход позиции Уаньи.

Вот что узнал Барбентан в церкви, где он командовал теперь обороной. Утром в Курьере была оставлена арьергардная часть марокканцев. И они послали связного на восток, так как переходить мост в Уаньи было опасно, а на Карвен дорога уже была отрезана. Добраться сюда связному помогли местные жители. Потому что район только кажется безлюдным. Он не был эвакуирован. Жители укрылись в погребах, в бомбоубежищах. Время от времени то один, то другой высовывал нос на улицу. Пришедший марокканец — капрал, он совсем обессилел. Не столько от ходьбы, сколько от непрестанных опасностей. Сквозь одежду видно, как бьется у него сердце. Он шел в обход, через Нуаейль-Годо, Дурж… потому что легче пробираться по населенной местности. Но теперь, когда стемнело, можно пройти по более короткой дороге — отсюда до Курьера ходу не больше часа. Там их целый взвод, а главное у них есть боеприпасы. Сам капрал не объяснил бы всего так обстоятельно, но с ним был парнишка, не военный — подручный в шахте из Нуаейль-Годо.

Второй раз это название коснулось слуха Барбентана. Нуаейль-Годо — родина Мориса… Хорошо, а те фрицы, что сейчас еще стояли там, напротив? Испарились? Паренек усмехнулся: выходит, что так, они тоже заблудились, только им никто не укажет дороги. На самом деле это был небольшой немецкий разведывательный отряд, проникший сюда, а потом отошедший к Энен-Льетару…