Коммунисты

Жан-Блэз и его зуавы отправились в Дюнкерк за продовольствием для своих товарищей — обозных. Им попался грузовик, стоявший без дела около какого-то дома. Прихватили его — ведь их машины остались на канале, у англичан. Ой-ой, что делается в Дюнкерке! Кругом разрушение. Развороченные улицы пылают и дымятся, завалены обломками и всяким хламом. Уничтожены целые кварталы, высятся горы битого кирпича и штукатурки; а что было в домах — не узнать: бомбежка все истолкла, искрошила, на пожарище все стало однообразно серым и черным, как огромный негатив. И так странно было видеть уцелевшую фламандскую башню, по старинке надзиравшую за рыночной площадью. Стой, стой! Сюда не сворачивай, наш грузовичок по развалинам не приучен ходить. В порту опять натолкнулись на продовольственные запасы английских войск: сухари, бобы и зеленый горошек в консервных банках, сигареты и солонина… — Ну, крути баранку. — Погоди, дай сперва перекусить. — Рядом пылал склад, а какое множество валялось кругом военных материалов! — По-моему, это просто бесстыдство! Верно? — сказал Жан-Блэз своему соседу, и тот посмотрел на него, широко раскрыв глаза.

Когда вернешься на насиженное место из поездки, все видишь другими глазами. Удивляешься, сколько в песках людей в шинелях, с винтовкой на ремне, с патронной сумкой у пояса. Одни в касках, другие в беретах или в пилотках. У всех небритые, неровно обросшие лица. Лениво волоча ноги, кое-кто шатается по берегу, с большим мешком за спиной. Ну как, по-твоему, похоже это на войну четырнадцатого года? Все такие измученные, грязные, измятые, с посеревшими лицами. Побережье на целые километры сплошь усеяно людьми. Ковер из потных тел, страдающих коликами. Едва видна полоска песчаной земли, которая одна еще служит связью меж этими разъединенными людьми, хоть они и дышат чуть ли не в лицо друг другу.

Никогда еще не было так мало места для широких обобщений.

* * *

В Луазон-су-Ланс установились новые отношения между людьми. Вот, например, у Платьо с соседями — с теми, у которых хозяйка больна раком. Раньше Шарлотта здоровалась с ними, они отвечали тем же — вот и все. Хозяин говорил Нестору: «Добрый день, голубчик!..» Сейчас он уехал отсюда. Жену оставил дома и при ней старуху родственницу в качестве сиделки. Очень ему горько было одному уезжать, да что поделаешь — немцы забирают мужчин. А жене совсем плохо, куда ж ее везти? Соседки охотно одолжили Шарлотте чашки. Потом Шарлотта пришла к ним помочь прибраться и принесла для больной яйцо. Такая редкость — яйцо! Родственница хозяйки рассыпалась в благодарностях и съела его сама: ведь яйца, даже самые свежие, не подходящая пища для больных раком. Уехавший муж работал по газетной части, да еще что-то такое делал в церковном благотворительном обществе — кажется, занимался приютами… Он выпускал приходские ведомости. Осталось все его типографское оборудование. — Как ты сказала? — переспросил Жером. Шарлотта все суетилась, хлопотала, как будто ей нужно было навести порядок не в двух своих комнатках, а в апартаментах Лувра. Тетка стряпала у плиты. Нестор кивнул головой. Он угадал мысль товарища.