Коммунисты

В плотных сумерках 31 июля отсюда на Астрахань снимается стайка пароходов. С официального разрешения властей. Борты черпают гребни волн. Пошевелиться негде. Бойцы отряда Петрова, рабочие-дружинники, семьи большевиков, комиссары. Шаумян с сыновьями Суреном и Левоном. Немногим раньше Степану удалось уговорить Кетеван увезти дочь Марию и малыша Сергея.

На внешнем рейде поперек курса канонерская лодка «Ардаган». Приказ: «Назад, в Баку! Через пять минут открываем огонь».

— Надо вернуться! Я не могу допустить, чтобы из-за нас погибли невинные люди, — настаивает Степан.

К утру все опять как вчера, как третьего дня. В каменном массивном особняке зимнего общественного собрания несут свое высокое бремя диктаторы. Одним глазом поглядывают на резиденцию Мак-Донелла. Вторым косят на Петровские пристани. Там Шаумян. Комитет большевиков, штаб Петрова, «Волнующий элемент»!

Совсем неуютно диктаторам. Боязно. Гнетущая тишина повсюду. Ни заводского гудка, ни рева сирен в порту, ни тугого свиста пара. Даже турки не напоминают о себе. Прекратили артиллерийский обстрел. Только голод неуступчиво косит в Балаханах, Сураханах, на Биби-Эйбате — на всех промыслах.

Первыми все-таки не выдерживают турецкие паши. Пятого августа на восходе солнца они бросают на штурм свои дивизии. Отборные, кадровые. Через «Волчьи ворота» врываются в город. Личный представитель генерала Денстервиля, прибывший несколько часов назад, приказывает всем английским военнослужащим доблестно грузиться на транспорты. Не уступая в скорости, бегут батальоны дашнакских воевод.

— Медлить больше нельзя и нам, — обращается к Шаумяну Григорий Петров.

— Да, да! — подтверждает Степан. — Действуйте как можно скорее! Я знаю, у вас в отряде прекрасные артиллеристы — латыши.

С пароходов выкатывают орудия. Степан Шаумян, Алеша Джапаридзе, Мешади Азизбеков подставляют плечи под ящики со снарядами. «Быстрее, быстрее!» — требуют заряжающие.

За огневым валом стрелки Петрова, рабочие, большевики. Стараются не отставать от шеренг раненые, голодные женщины, подростки. Падать, умирать нельзя. «Это есть наш последний и решительный бой…»

Турки откатываются назад. Бросает свои позиции Чанах-Калинская дивизия Мурсал-Паши, впервые познавшая горечь поражения. К Петрову жалует член директории Аракелян — «сердечно благодарить».

Денстервиль швыряет свой монокль, чего, по свидетельству Киплинга, старый служака никогда себе не позволял. «Новое правительство, будучи ошеломлено, чуть не испортило все дело, и только наше появление на сцене придало ему решимости… Мне после случившегося представлялось, что единственным выходом был бы уход от власти диктатуры, с тем чтобы сформировать в городе правительство союзников с передачей мне всей полноты гражданского и военного управления. Меня очень подмывало начать действовать в этом направлении…»

Диктатура вымаливает испытательный срок. Всего одну неделю — и черное станет белым. «Бакинские рабочие прочтут, что их любимец Шаумян — главарь казнокрадов и тайный турецкий шпион. Есть свидетели из команды канонерской лодки «Ардаган» — Шаумян лично склонял их к измене. Клялся, что если Баку будет сдан без боя, то победители пощадят население… Опровержений быть не может — газета Шаумяна уже запрещена!»

В столь деликатной ситуации диктаторы считают совсем неприличным заикаться о презренной прозе жизни. О хлебе. Английское командование, по благородству великому, само присылает объявление в «Бюллетень Диктатуры». «Приглашаются лица, желающие взять подряды на поставку продуктов для британских войск. Имеются в виду мука, хлеб в штуках, говядина свежего убоя. Не исключаются солонина жирная, пшеница в зерне. Порты поставки Баку и Энзели. Солидные рекомендации обязательны».

…Степан сзывает своих молодых друзей. «Мы взошли с Анастасом на мрачную палубу парохода, — помнит Ольга Шатуновская. — На корме, еле освещенной тусклым фонарем, среди нагроможденных снарядных ящиков увидели Шаумяна, одиноко сидевшего в тяжелом раздумье.

Он очнулся, заметил нас, обрадовался и заговорил с нами. И когда он заговорил, то мы поняли, что даже здесь, на этой палубе, Степан остается Степаном, хотя переживает страшные мучительные часы, дни.

Степан решил еще раз обратиться к своей мазутной армии. По его поручению мы с черного хода проникли в типографию, бывшую Куинджи. С помощью нескольких большевиков-наборщиков приступили к работе. У ворот дома и на перекрестках ближайших улиц стояли наши посты. Недалеко дежурил броневик. Когда двести экземпляров «Бакинского рабочего» были отпечатаны, прекратилась подача тока. Машины остановились. Стали вертеть руками колесо машины…»

Одиннадцатого августа из рук в руки свежий номер газеты. С двумя статьями Шаумяна. Та, что побольше, называется «Физиономия новой власти». В ней слово Степана и о том, как дальше жить. Говорит, мы вернемся. «Да, мы не теряем еще надежды, что бакинские рабочие и матросы отрезвятся. Мы не теряем надежды, что Революционная Советская Россия, если и вынуждена будет временно уйти, — она еще придет в Баку».