Коммунисты

Участников заседания смущает одно немаловажное обстоятельство. Кавказ отрезан, удастся ли доставить Степану Георгиевичу мандат, деньги, хотя бы известить его о назначении? Ленин хитро прищуривает глаза. Произносит одно слово. Магическое. Камо!

А месяц спустя Камо мечется по Тифлису. В страшнейшей тревоге. Исчез Степан. В субботу шестого января он выехал из Баку. Скорым поездом номер три. По депеше крайкома.

Потом Степан Георгиевич расскажет: на заре в понедельник поезд подошел к Елизаветполю. В вагон ворвались вооруженные мусаватисты из «национальных сил», проще сказать, банд Аслан-бека Сафикюрдского. Кулаками и прикладами стали выгонять сонных, полуодетых пассажиров. Не милуя ни детей, ни женщин.

Только перед Шаумяном в почтительном поклоне склонился сам особо доверенный Константинополя и член Закавказского комиссариата Мирза Фатали Хан-Хойский. От неожиданности Степан вздрогнул. Хан принес извинения. На его долю выпала тяжкая обязанность просить господина Шаумяна прервать свое путешествие. Ни одного поезда на Тифлис больше не будет. Достаточно того, что произошло этой ночью..

От других, не от Хан-Хойского, — Хан не из болтливых, отлично знает, как и с кем себя вести, — Степан узнает, что на ближайших станциях Шамхор и Далляр еще догорают эшелоны, разбитые, ограбленные. Вдоль полотна, под откосами, среди обломков — всюду трупы солдат. Тысячи жертв неслыханного преступления. Хорошо обдуманного, тщательно спланированного, осуществленного с нечеловеческой жестокостью.

За пять недель до резни консул Смит обнадеживает государственный департамент: «Премьер-министр Закавказья сообщил сегодня, что если правительство не получит шестьдесят миллионов рублей немедленно, то власть может перейти к большевикам. Это будет величайшим несчастьем… Весьма безотлагательно в качестве предварительной меры следует, чтобы я был уполномочен ответной телеграммой предоставить в их распоряжение эту сумму. Я полагаю, что смогу обеспечить разоружение войск, возвращающихся с турецкого фронта, которые целиком являются большевистскими».

«Обеспечить разоружение…» Стенографическая запись диалога двух меньшевиков на заседании краевого центра — тифлисский предпарламент. Один, В. Джугели, еще томится в ожидании министерского портфеля. Второй, Н. Рамишвили, с самого начала у кормила власти.

«В. Джугели.Это было не разоружение, а разграбление солдат; у несчастных, тоскующих по дому людей забрали все, вплоть до сапог. Здесь же шел торг. Разбойничьим бандам продавалось вооружение. Творилось что-то возмутительное.

Н. Рамишвили.Джугели клеветник.

В. Джугели.Ной Рамишвили лжец!

Н. Рамишвили (повторяет).Джугели клеветник.

В. Джугели.Прошу прекратить оскорбительные выражения по моему адресу.

Н. Рамишвили.Заявляю, что сказанное Джугели инсинуация, что Джугели клеветник.

В. Джугели.А вы подлец и негодяй…»

Заметая следы, Закавказский комиссариат снаряжает «правительственную комиссию для расследования шамхорского дела». Для пущей важности иудушки заседают поочередно то в мусульманской, то в армянской части Елизаветполя. Оглашается беспристрастное заключение: «Случайный, прискорбный эпизод, плод рук безответственных вооруженных элементов». Хохочет, заливается недавний эсер Аслан-бек Сафикюрдский. Кто же, как не он, торжественно продефилировал верхом на пушке, отобранной у «врага», по всему Елизаветполю! В отменном настроении пребывает и другой демократ, делегат краевого центра, полковник Стрелковский: «Убиты красные солдаты, ну и слава богу!»

В хор подлецов врывается голос человеческой совести: Шаумян, повернувшись спиной к комиссии, не обращая внимания на крики, угрозы, обращается к землякам-кавказцам:

«Если есть «разбойники», действительно повинные в шамхорском преступлении, то это те беки и ханы, которые заседают в мусульманском национальном комитете, в Закавказском комиссариате, и их «доблестные» союзники — бывшие социал-демократы Жордания, Гегечкори, Рамишвили, Чхенкели. Народ знает имена убийц. И народ же должен их судить.

Неужели Советы Закавказья пали так низко, что не поднимут своего голоса против ужасного злодеяния, против открытой контрреволюции и не скажут своим изменникам-вождям: «Прочь! Довольно с нас вашей преступной политики…»?

Пассажирские поезда больше не ходят. На шоссе заставы и патрули «национальных» мусульманских сил, грузинских «народных гвардейцев», «ничейных» войск генерала Лебединского. Кто мало-мальски дорожит своей жизнью, не отлучается из дому. Время слишком смутное для путешествий.

«Богом клянусь, Степан-джан! Нельзя идти, совсем пропадем…» — призывает к благоразумию старик Анес, следопыт, охотник, авторитет непререкаемый для горцев.

Ничего не может возразить и Степан Георгиевич. Зима. Тропы под снегом и льдом. Лошади могут в любую минуту сорваться с карнизов в пропасть. Следов никто не отыщет. На сердце холодок…

«Если революция требует, что же, будем и джигитами!» — все, что может ответить Степан на уговоры.