Коммунизм и фашизм: братья или враги?

Бухарин пытался найти компромиссные варианты между сторонниками самоуправления и централизации. Дискуссия о профсоюзах, которая на деле стала спором о том, каким станет режим после войны. Но Ленин считал такие реформы излишними в условиях, когда стабильность большевистского режима не гарантирована. Тем более, что он скептически относился к производственному самоуправлению и рассматривал профсоюзы, как «приводной ремень» от партийного центра к рабочему классу, а не наоборот. X съезд партии привычно проголосовал за позицию Ленина и по его предложению запретил фракции и группировки в РКП (б)¹²⁵.

После поражения белого движения борьба против «военного коммунизма» вспыхнула с новой силой. 1921 г. стал пиком кризиса «советской власти», известного также как «третья революция».

Разгром белого движения привел к вступлению Российской революции в новую фазу. Анархисты и левые эсеры надеялись, что исчезновение угрозы реставрации приведет к «третьей революции» (по аналогии с Февральской и Октябрьской), в ходе которой народ свергнет большевистскую диктатуру. И действительно, в 1920-1921 гг. разразился острый -социально-политический кризис, который знаменовал финал Российской революции. Антоновское восстание разлилось почти по всей Тамбовской губернии. Махновское движение после тяжелой для него зимы готовилось к наступлению на Харьков. Вспыхнуло крестьянское восстание в Западной Сибири и быстро охватило огромную территорию и ряд городов – Ишим, Петропавловск, Тобольск и др. И везде восставшие и забастовщики требовали прекращения продразверстки, свободы торговли, ликвидации большевистской диктатуры, разрешения частной собственности. Кульминацией этой фазы революции стало Кронштадтское восстание моряков и рабочих, которое началось с рабочих волнений.

Несколько месяцев их власть висела на волоске. В этих условиях Ленин делает резкий поворот вправо – к новой экономической политике. Это позволило сохранить власть коммунистов, но привело к отступлению от программы «Очередных задач…», от проекта быстрого введения нетоварной плановой экономики. Теперь предстояло искать новые пути к социализму.

20-е гг.: как строить социализм?

Политические дискуссии среди большевиков и их последующее взаимоуничтожение – хорошо исследованная тема. Однако в центре внимания исследователей находится «технология власти», по отношению к которой дискуссии идеологов большевизма играют вторичную роль. Среди современных авторов распространено стремление разглядеть сущность большевизма помимо его идеологического содержания, отмежевать компартию 20-х гг. от «идеологической архаики прошлого века, унаследованной от марксизма»¹²⁶, приписав партии Ленина «реальную историческую миссию», которая в духе либерально-державной идеологии сводится к индустриальной модернизации.

Попытка игнорировать идеологию участников исторических событий существенно обедняет историческую картину. «Отмежевав» партию большевиков от «святоотеческих первооснов коммунистической идеологии XIX века»¹²⁷, С.А.Павлюченков может без должного внимания относиться к идеологическим моделям лидеров большевизма, вольно сводя мотивы их действий к дележу «пирога власти», «позитивному государственному поведению», «архаичным» стереотипам поведения и чему-то совсем мистическому вроде «воплощенного и обузданного русско-еврейского духа революции, который постоянно потрясал своими оковами…»¹²⁸. На фоне подобных публицистических упражнений модернизация представляется неким фатальным прогрессивным процессом, очищающим политическую сцену от «духов революции», не вписывающихся в «государственную миссию».

Правда, без анализа марксистской «архаики» остается неясным, почему именно коммунистический режим, а не изначально централизованная Российская империя, справился с задачей модернизации. Публицистические ссылки С.А.Павлюченкова на то, что империя обросла «самоценной ржавчиной» и сословными предрассудками, мало что объясняют, так как коммунистический режим так же быстро оброс паразитической социальной «ржавчиной» и сословностью.

Между тем марксизм хотя и предполагает модернизацию, не сводится к ней. Индустриальная реорганизация не самоцель для него. СССР не стал просто индустриальным обществом именно в силу стремления марксистов к преодолению социальных противоречий. Этим советская модель качественно отличается как от других моделей индустриального общества, так и от абсолютизма Российской империи. Речь шла не просто о государственной централизации, и не просто о модернизации, а о создании еще невиданного общества с максимально централизованным обществом и максимально снятыми социальными противоречиями. Этот социальный эксперимент производился не ради логических построений, а ради преодоления кризиса спонтанно развивающегося капитализма – вполне реального тупика либеральной модернизации начала XX в.