Коммунизм как Религия

Революционная вера Лацис, Райха, Гнедина и других в его глазах не более чем еще один симптом, который сам себя не объясняет. Поэтому он начинает самостоятельное расследование других симптомов коммунис­тической религии, невидимых самим революционерам. Прежде всего, он подмечает страх и прямо-таки кафковскую осторожность, с какой связа­но в Москве высказывание несанкционированных партией мнений. Он понимает, что экспроприация не ограничилась сферой материального, а зашла намного дальше, перекинулась на область духовной жизни. Отно­шение носителей новой культуры к своей внутренней жизни становится инструментальным, подчиненным высшей партийной инстанции, внутри которой на глазах Беньямина заделываются последние трещины и изжи­ваются остатки троцкизма. Революционеры не замечают грандиозности принесенной ими жертвы, но для автора «Дневника» спонтанность, непод- контрольность духовной жизни единой экспроприирующей инстанции является условием его присутствия на интеллектуальном рынке, его «ин­когнито среди буржуазных авторов». Он дипломатично называет страх «осторожностью» и регистрирует его многочисленные проявления. Мей- ерхольдовскому «Ревизору» жидко аплодируют потому, что в «Правде» на него вышла отрицательная рецензия и никто не осмеливается проявить энтузиазм, которого «это великолепное зрелище» заслуживает. «Апло­дисменты, — читаем в записи от 19 декабря 1926 года, — в театре были жидкими, и возможно, что это объясняется не столько самим впечатле­нием, сколько официальным приговором... такие вещи, по-видимому, связаны с господствующей здесь общей осторожностью при открытом выражении мнения» [2, 48]. Вместо собственного мнения зачастую вы­сказывается мнение общепризнанное, подтвержденное партийной оцен­кой. Жизнь в послереволюционной Москве «насквозь политизирована» (запись от 8 января 1927 года) [2, 106], поэтому осторожность — ее наи­более очевидное проявление. Если хочешь, чтобы в СССР тебя прини­мали всерьез, ты, предупреждает он сам себя, должен цензурировать свои мысли, запрещать себе обсуждение таких вопросов, по которым еще нет официального мнения или оно противоречит твоим взглядам. Любое проявление интеллектуальной спонтанности в революционном климате наказуемо. Он сравнивает Москву с Клондайком, где непрерыв­но идет промывание драгоценного вещества власти; это занятие то смертельно утомляет золотоискателей, то вселяет в них неоправданный оптимизм.

Итак, путешественник понимает, что попал в эпицентр новой внутри- мирской религии с собственным культом (изображения Ленина), догма­тикой (марксизм в его партийной интерпретации) и теологией (комму­низм). Он подмечает также, что, в отличие от чисто культовой и лишенной перспективы искупления капиталистической религии, постулаты новой веры находятся в процессе становления, быстро и непредсказуемо меня­ются. Жрецами этой религии владеет неотрефлексированный страх, за­ставляющий их вести себя в интеллектуальной сфере инстинктивно, как если бы речь шла о чисто природных закономерностях. Возможно, за все­общим пафосом революции скрываются пока неясные особенности мес­тного контекста.

Другими словами, капитализм как религию трудно сравнивать с ком­мунизмом как религией: если первая устоялась, то вторая находится в процессе становления, к тому же во власти расходящихся серий симпто­мов. Закон имманентности новой веры пока неясен, поэтому ее сторон­ники и объявляют догматику наукой, теологию — идеологией. Но и капи­тализм как религия также связывает Бога принципиальным отсутствием искупления и наличием возрастающего долга и заменяет теологию эко­номической рациональностью. Глобальное противостояние двух религий, старой и новой, продуктивно потому, что новая религия дублирует внут­ри себя ключевые моменты старой.

Октябрьская революция мыслила себя как искупление, как превраще­ние возрастающего долга в выполненное обещание. Но это искупление не только не поразило капитализм в высшей точке его закабаления долгом и виной, но, напротив того, стало возможным в силу того, что закабале­ние было минимальным и еще может быть воспроизведено в будущем. Искупление еще может превратиться в долг.