Коммунизм: в чём причина неудачи?

Были в своё время и разного рода «брачные коммуны», «теория стакана воды» — к которой никакого отношения не имеет упоминавшаяся ранее Александра Коллонтай — но продержались такого рода перехлёсты по историческим меркам недолго. Было общество «долой стыд», члены которого появлялись голыми в общественных местах — в зависимости от соотношения сил, тогдашних обыватель или весьма резво от них бегал, или не менее резво их бил. Был наделавший много шуму, а потом начисто забытый «Декрет об обобществлении женщин», обнародованный в 1918 году в Саратовской и Вятской губерниях. Впрочем, рассказывают, что это был вовсе не «пробный шар» новой власти, а идиотская, в духе автора «Бравого солдата Швейка» шуточка редактора издававшейся в Саратове анархистской газеты.

Так в Советском Союзе граждане сохранили право на личное пространство — на собственное жильё, квартиру или дом. Жильё можно было даже купить, вступив в жилищный кооператив — ныне такие кооперативы называются «товарищества собственников жилья». Были в своё время и коммуналки — но к жизни их вызвала разруха после Гражданской и Великой Отечественной войн, а не сознательная политика Партии и Правительства.

Даже такой убеждённый ленинец, как Никита Хрущёв, отобравший у колхозников скот и приусадебные участки — пусть больше времени отдают работе в общественном секторе, а молоко и овощи покупают, а с наступлением коммунизма и получают бесплатно в колхозной лавочке, начал массовое строительство не домов «обобществлённого быта», проекты которых время от времени появлялись, а не слишком удобных, малогабаритных, но всё же отдельных квартир.

А при Брежневе, несмотря на яростное сопротивление ортодоксов, справедливо боявшихся возвращения частной собственности, гражданам Советского Союза было позволено владеть и землёй — личными садовыми участками площадью в шесть сотых гектара, знаменитыми «шестью сотками». Эта «частная собственность» была связана массой ограничений и запретов — нельзя строить капитальный дом, нельзя строить утеплённый дом с печкой, нельзя продать участок без разрешения садового товарищества. Но, несмотря на упомянутые ограничения, это было личное, собственное земельное владение, которым распоряжалось не государство, не общество, не трудовой коллектив предприятия, а конкретно данный гражданин.

Так в 1881-ом году, через тридцать лет после основания официально прекратила существование упоминавшаяся выше Онайда. Из религиозной коммуны она стала обычным капиталистическим предприятием, акционерным обществом по производству кухонной посуды и охотничьих принадлежностей. Отцы-основатели состарились и сошли со сцены, а воспитанное и, что характерно, развращённое ими новое поколение коммунаров захотело иметь личную жизнь и собственные семьи. Джон Хамфри Нойэс на пять лет пережил своё детище, и кто знает, о чём он думал, увидев под старость крушение своих идей.

Так в израильских кибуцах начале семидесятых годов прошлого века случился «бунт мамаш» — женщины-кибуцницы стали добиваться и добились права самим воспитывать детей. А после экономического кризиса восьмидесятых годов, поставившего многие кибуцы на грань банкротства, рядовым кибуцникам было разрешено иметь личное жильё с кухней, личные вещи — одежду, обувь, покупать книги и самим выписывать газеты. Было даже позволено зарабатывать на стороне, перечисляя львиную долю заработанного в кассу кибуца. А в самих кибуцах появились наёмные работники, даже наёмные управляющие — прежде привлечение наёмного труда со стороны считалось эксплуатацией.

А в Китае в конце семидесятых годов случился «тихий бунт крестьян» — крестьяне начали массово давать секретарям райкомов взятки, с тем, чтобы числиться коммунарами, а готовить пищу, жить и работать единолично. Подавить это движение китайские товарищи побоялись — знали, на собственном опыте, как легко незаметные, вроде бы, протесты могут перерасти в масштабный бунт. Так начались знаменитые реформы Дэн Сяопина: