Комната 15

Насколько мне помнится, сейчас я не боюсь больниц. Обычно. Однако сегодня я в ужасе от того, что могу узнать. Провал в моей памяти подобен здоровенной дыре в полу, и я по большей части обхожу ее и порой даже забываю о ней, затем внезапно снова вижу дыру, прямо перед тем, как в нее провалиться. И в глубине души у меня теплится мысль, что, если я только найду способ уйти, никому ничего не сказав, дыра исчезнет сама собой.

На протяжении целого часа я смотрел, как приемное отделение заполнялось ходячими ранеными, прижимающими к груди поврежденные конечности. А Норрис коротал время, отпуская плоские шуточки, качая головой и извлекая высококалорийные батончики из торгового автомата в дальнем конце приемного отделения.

Я звоню домой. Я уже пробовал, и, как и прежде, долго звучат гудки, затем включается автоответчик и мой собственный голос сообщает мне, что нас нет дома. Если я скажу, что сижу в больнице, Лора бросится сюда со всех ног, как только это услышит, но я убеждаю себя в том, что не хочу ее волновать. Сказать по правде, я почему-то верю, что, пока ничего не сообщил своей жене, это происходит не на самом деле. Так что сейчас я оставляю сбивчивое послание о том, что застрял с делами, и заканчиваю словами, что я по ней соскучился. Я не повышаю голос в приглушенном гомоне приемного покоя.

Может ли Лора работать сейчас, когда времени уже полночь? Как и я, она лишилась матери еще в детстве, а отец, насколько я понимаю, воспитывал ее без каких-либо поблажек. Для него даже сон был не удовольствием, а тягостной необходимостью. И я не произвел на него особого впечатления, когда познакомился с ним за неделю до нашей свадьбы, которую мы устроили в тихой маленькой церквушке по соседству. Он был одним из первых чернокожих окружных судей и, я уверен, надеялся, что его дочь заслуживает большего, чем молодой белый полицейский, только что закончивший обучение. Когда Лора привела меня в гости, он смотрел на меня с опаской, словно я собираюсь стащить одну из сатирических гравюр, посвященных французским судьям, висящих на стенах, но все же радушно пожал мне руку и пустился в пространный рассказ о своем недавнем деле с участием детектива-сержанта, который убедил свою жену сказать, будто за рулем была она, когда его в четыре утра, свободного от службы, зафиксировала дорожная камера мчащимся за девяносто миль в час по шоссе М-6.

Я пообещал никогда не просить Лору получать вместо меня штраф за превышение скорости, и он впервые рассмеялся, заявив, что у него и в мыслях ничего подобного не было, когда он рассказывал эту историю. Отец Лоры начал постепенно оттаивать, когда мы сидели за обеденным столом в дорогой квартире в Уолтон-он-Темз, наслаждаясь скромным, но очень вкусным ужином (который приготовил он сам). У меня хватило ума похвалить тушеное мясо, и к тому времени как он подал тирамису, также домашнего приготовления, мы уже были на пути к тому, чтобы стать друзьями.

Сказать по правде, угодить мне легко. Я сказал ему, что люблю свою будущую жену, а она любит меня, а до тех пор, пока преступники крадут, убивают и торгуют наркотиками, я без работы не останусь – подобно коту, не сомневающемуся в том, что всегда будут мыши, которых нужно будет ловить. О продвижении я особо не думал. Для того чтобы высоко подняться в Службе столичной полиции, нужно располагать обширными связями – полагаю, то же самое относится и к судьям, а в отношении адвокатов, как Лора, это определенно верно, – но у меня с этим всегда были проблемы. Нет, я просто выполняю свою работу. Конечно, это означает, что бывать дома приходится реже, чем хотелось бы. Если честно, сейчас мне очень хотелось бы вернуться домой.

Затем я снова пытаюсь позвонить Джерри, своему начальнику. Мне настоятельно нужно дозвониться до него до того, как он услышит от кого-то другого о том, что произошло на месте преступления. Но после девяти гудков и этот звонок также переключается на голосовую почту. Тогда я набираю его домашний номер, и тут мне отвечают после третьего гудка. Изабель… Наконец-то, к своему облегчению, я говорю с тем, кого помню.

– Привет, Иззи, – говорю я. – Как дела?

– Росс?

Я знаю и люблю жену Джерри практически столько же, сколько он сам. Наверное, мне было лет десять, когда он впервые привел ее к нам домой – свою последнюю подругу, которую должен был одобрить мой отец, его тогдашний начальник. Изабель была на пять лет его моложе, ей было двадцать один год, что само по себе казалось мне преклонным возрастом, но она блистала остроумием и шутила со мной, как со взрослым. Она сразу же завоевала мое сердце, и мы друзья с тех самых пор.

Сейчас Изабель говорит мне, что Джерри на работе. Голос ее кажется мне слегка раздраженным, что меня удивляет.