Комната

А вот воскресным утром он всегда ощущал давящую тяжесть в груди, этакое раздражающее беспокойство, от которого он пытался избавиться, делая глубокие вдохи и выдохи, которые вроде бы вот-вот должны были принести облегчение, но этого так и не происходило. И все было каким-то серым и тяжелым, а его мать всегда спрашивала, не хочет ли он пойти с ней в церковь, и он всегда отвечал нет. Каждую, сука, неделю одна и та же херня. Пойдешь ли ты в церковь? Его так и подмывало сказать ей, что она может эту вонючую церковь себе в задницу запихнуть, но он всегда давал один и тот же ответ на один и тот же вопрос. Нет, не сегодня, и уходил из дома, гулял по кварталу, встречался с друзьями и убивал время, а в понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу ходил в школу, а если все складывалось нормально, то шел с Мэри в кино, а потом, вечером, они сидели с ребенком. Но за всем этим всегда следовало воскресенье.

Да. Этот Фу Манчу действительно знал что к чему. Он сидел на краю койки с зажатыми между колен сцепленными руками. Интересно, а ее действительно звали Мэри? Вроде, да. Да какая, нахрен, разница. Мэри-Шмэри. Что в имени твоем. Как бы ее там ни звали, пахла она всегда одинаково. По-любому, она была лучше, чем ничего. Он усмехнулся. Он и правда знал, где все это находилось, коварный сукин сын. Смотрит, просто смотрит, сидя на краю койки, зажав ладони между колен…

Черт. Он встал и сделал шаг к двери. К черту. Нахер все это дерьмо, он сует лицо в маленькое окошко. Размытое отражение бросается на него. Он смотрит на лицо и сквозь него на стену и на таблички над корзинами, да, да, да, синий, зеленый, желтый, фиолетовый и серо-буро-малиновый в крапинку. Он посмотрел в зеркало над раковиной умывальника, на лицо и на стену за ним. Несколько долгих минут он смотрел на залитые кровью глаза.

Наклонившись поближе, он смотрит на чертов прыщ на щеке. Он, сволочь, в два раза больше стал с того времени, как он на него последний раз смотрел. Он был красным и злым, распространяясь как какая-то гниль. Он ткнул пальцем, тут же дернувшись от резкой боли, будто кто-то сунул ему в лицо раскаленную проволоку. Его тело резко дернулось. Глаза вопили. Его руки парализовало, будто тело блокировало возможность того, что он выковыряет эту чертову хрень из щеки. Его затрясло от ярости. Вопящие глаза уставились на собственное отражение, а рука замерла в дюйме от проклятой щеки и этого блядского прыща, сводившего его с ума. Ему хотелось рвать и раздирать плоть лица и уничтожить эту гнилую гадину и весь тот яд, сводивший его с ума.

Внезапно его руки опустились, его тело дернулось, и он прислонился к стене. Вот же суки. Эти сраные ублюдки. Боже, как бы я хотел, чтобы они сейчас были тут. Я б их поубивал нахрен. Бля буду, поубивал бы. Я бы им глаза вырвал. Гондоны. Жалкие хуесосы. Он метался по камере, голос рычал в его голове, ВЫ МРАЗИ ВОНЮЧИЕ. ЗЛОЕБУЧИЕ БЕСПОНТОВЫЕ УБЛЮДКИ, он душит руками воздух, швыряя тело по камере, Я ВАС УБЬЮ, УБЬЮ, МРАЗИ ПОГАНЫЕ. УБЬЮ ВАС, УБЬЮУБЬЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮАААААААААААААААА, его кулаки вкручиваются в угол стены рядом с толчком. Он бьется головой о руки, ребра в его груди разрывает растущий ком, медленно удушающий его. Убью, убью. Он сползает по стене. Убью, убью, убью. Он садится на унитаз, спрятав лицо в руки. Убью вас, суки.

Вот так, да. Просто мерзкие суки. Ты знаешь об этом, бог? Ты никчемный. Вообще. Никчемный сукин сын. Слышишь меня, бог? СЛЫШИШЬ МЕНЯ, УБЛЮДОК МЕРЗКИЙ? ТЫ БЕСПОЛЕЗЕН. ТЫ ГНИЛОЙ ГНУСНЫЙ СУКИН СЫН, И Я ТРАХНУ ТЕБЯ ТУДА, ГДЕ ТЫ ЕШЬ, И ТВОЮ МАМУ ТОЖЕ. Он поворачивается к зарешеченному окну. В молочном стекле отразился намек на свет. Ты никчемный, он опускает голову и смотрит на серый бетонный пол. Ноги на полу, руки на бедрах, голова наклонена вперед. Он уставился на серый бетонный пол. Весь в пятнышках, трещинках и выбоинках. На нем были места, где краска стерлась, и там был чуть другой оттенок серого. Сколько же оттенков серого там было? Драная камера, казалось, состояла сплошь из одних оттенков серого цвета. Мерзкие серые стены, такой же мерзкий серый потолок с трещинами, спускавшимися по стенам к осточертевшему серому полу. Мерзкая серая решетка. Недостатка в трещинах и сером у них точно не наблюдалось,

возможно, это была Северная Каролина. Да, кажется, так это называлось. Склей это вонючим клеем. Боже, как же он вонял. Хуже тухлых яиц и стариковского пердежа. Покрасил ту чертову штуку в серый цвет. Надо было в разные цвета покрасить. Лучше было бы в белый и синий. Может, даже в камуфляжные цвета. Хрен знает. Не уверен, была ли вообще в те времена камуфляжная расцветка. Похеру. Серый тоже нормально вышел. А потом на рождественские службы. В церкви на рождество всегда холодина.