Мы с мистером Макартуром ничего конкретного не обговаривали, но по мере того, как он постепенно устранялся от управления фермой, его обязанности брала на себя я. В сравнении со скромным хозяйством дедушки здешнее было гигантским предприятием, и на первых порах меня охватывал ужас оттого, сколько всего нужно понимать. Я не имела ни опыта, ни уверенности в собственных суждениях, плохо знала работников и не представляла, как завоевать у них авторитет.
Но я была не одна. Каждое утро ко мне приходил Ханнафорд, потом миссис Браун. Почтительно стоя возле стола, за которым я сидела, они рассказывали обо всем, что требовалось, а я, словно ученица, записывала за ними, составляя список дел: за чем присмотреть, на что выделить деньги, что запланировать, какие проблемы решить.
Миссис Браун и Уильяму Ханнафорду я никогда не говорила, что мне известен их секрет. Их личная жизнь меня не касалась. Но они знали, что я в курсе. И эта тайна крепче связывала нас троих, согревала своим теплом, как добрый друг.
Поначалу, вооружившись списками и расчетами, я приходила к мистеру Макартуру, чтобы спросить совета или получить одобрение, но он лишь бегло просматривал бумаги, не проявляя интереса, и я стала обращаться к нему все реже и реже. Время от времени, чтобы напомнить мужу, как это утомительно – управлять фермой, я притворялась, будто стою перед выбором. Он был вынужден слушать, пока я излагала ему нескончаемые подробности. Я видела, что он нервничает, ждет не дождется, когда я закончу. Дела фермы интересовали его не больше, чем семейство мотыльковых.
Жена фермера, какой я могла бы стать, причем столь прекрасно обученная дедушкой, на цыпочках выступила из-за спины супруги джентльмена. Время, проведенное с мистером Доузом, показало мне, что я люблю сложные задачи, люблю преодолевать трудности. Будучи хозяйкой фермы «Элизабет», я каждый день сталкивалась с раздражающими проблемами. Но каждая новая проблема напоминала о предыдущей, которая была благополучно разрешена. Проблемы, конечно, раздражали, но безделье было бы смерти подобно.
Мы с Ханнафордом больше не говорили друг другу ничего о том, чтобы пустить испанских баранов в отару овец скрещенных пород, и уж тем более не обсуждали это с мистером Макартуром. Мы это просто сделали. Ягнята, родившиеся в результате тех спариваний, подрастали, и стало заметно, что испанский баран передал своим отпрыскам тонкую шерсть, а овцы-кроссы – свою выносливость.
Мы и надеяться не смели на такое чудо.
– Должно быть, Господь чувствует нечто подобное, – заметила я Ханнафорду как-то вечером, когда мы вдвоем, прислонившись к ограждению, наблюдали за пушистыми ягнятами грубошерстных овец.
Однажды, в той другой жизни, я сказала что-то вроде этого о модели планетной системы. Воспоминание вызвало на губах улыбку.
– Да, пожалуй, – согласился Ханнафорд. – А мы могли бы помочь Господу – если будем все делать правильно – вывести целое стадо овец с прекрасной шерстью.
В его лице промелькнул страх. Наверно, он подумал, что слишком вольно обошелся с местоимением «мы», соединив в одном предложении каторжника Уильяма Ханнафорда и супругу Джона Макартура. Да и говорить столь небрежно о том, чтобы помочь Всевышнему, было тоже как-то грешно. Однако я ничего не имела против того, чтобы быть с ним «мы», и была согласна с тем, что плоды труда Господа не всегда совершенны и помощь Ему не повредит.
– Вы думаете о том, чтобы разводить овец ради шерсти? – уточнила я. – Не ради мяса?
– Тот баран, на которого я позарился… меня шерсть его ввела в искушение, – объяснил Ханнафорд. – Я ведь как думал: надо разводить овец на шерсть. Где гарантия, что Испания всегда будет продавать нам свою? – Он отвернулся, словно собираясь плюнуть, но сдержался. – Сказав «нам», я подразумевал Англию, – презрительно добавил Ханнафорд. – Так почему бы не заняться этим здесь? Хоть будет что отсюда поставлять на рынок.
По моему настоянию мистер Макартур отправился со мной на пастбище и был вынужден признать, что шерсть обещает быть качественной. Однако долго он не задержался: после беглого осмотра тотчас же повернул назад, спускаясь по холму.
– Отлично, отлично, дорогая. Великолепная работа.
– Мистер Макартур. – Я остановила мужа, тронув его за руку. – Наверное, ведь можно было бы отсюда отправлять шерсть на продажу в Лондон, тем более в отсутствие других товаров, которые выдержали бы полугодичное плавание и в хорошем состоянии дошли до рынка?
– О да, пожалуй, – согласился он.
В голосе его слышалась нарочитая небрежность, но кожа на лице натянулась. Я сообразила, что Ханнафорд все еще может слышать нас и муж намерен продемонстрировать непререкаемость своего авторитета, на который посмела покуситься его жена.
– Тому чудаку Марсдену пришла в голову идея производить здесь шерсть, – сказал он. – А нужна не шерсть, нужно мясо. Только дурак может думать иначе.
Он помолчал, давая понять, что «дурак» относится ко мне.