Комната с видом на Арно

— А вот так пойдет? — окликнула его миссис Ханичёрч. — «Дорогая миссис Виз! Сесиль только что спросил моего согласия, и я была бы счастлива, если бы Люси приняла его предложение». Потом сверху я приписала: «…и я об этом сказала самой Люси». Я должна буду переписать письмо… «…и я об этом сказала самой Люси. Но Люси чувствует себя неуверенно, а нынче молодые люди предпочитают все решать сами». Я так написала, чтобы миссис Виз не считала меня старомодной. Она же ходит на всякие лекции и развивает свой ум… Правда, у самой дома толстый слой пыли под кроватями и грязные отпечатки пальцев возле выключателя — это все горничные. Она ужасно содержит эту квартиру.

— Предположим, что Люси выйдет за Сесиля. Она будет жить в квартире или уедет в деревню?

— Не перебивай меня глупыми вопросами. Где я остановилась? Вот: «…молодые люди предпочитают все решать сами. Я знаю, что ваш сын нравится Люси, потому что она мне все рассказывает, и она написала мне из Рима, когда он сделал ей предложение в первый раз». Нет, это я вычеркну, это звучит слишком покровительственно. Остановлюсь на «потому что она мне все рассказывает». Или это тоже вычеркнуть?

— Вычеркни, — посоветовал Фредди.

Но миссис Ханичёрч это оставила.

— Теперь все письмо, — сказала она, — звучит так: «Дорогая миссис Виз! Сесиль только что спросил моего согласия, и я была бы счастлива, если бы Люси приняла его предложение, и я об этом сказала самой Люси. Но Люси чувствует себя неуверенно, а нынче молодые люди предпочитают все решать сами. Я знаю, что ваш сын нравится Люси, потому что она мне все рассказывает. Но я не знаю…»

— Осторожно! — предупредил ее сын.

По первому движению Сесиля можно было понять, что он раздражен. Привычка Ханичёрчей сидеть в темноте с целью сберечь мебель была невыносима. Инстинктивно он дернул шторы, и они разошлись по краям карниза. В комнату ворвался свет. За французским окном открылась обычная для подобных домов терраса с двумя рядами деревьев по краям, простой скамейкой и двумя клумбами цветов. Но эта терраса выгодно отличалась от прочих — с нее открывался роскошный вид на Суссекскую пустошь, на краю которой и стоял Уинди-Корнер. Люси, расположившаяся на скамье, казалась сидящей на краю волшебного изумрудного ковра, который парил высоко над цветущей землей.

Сесиль вошел.

Поскольку Сесиль в этой истории появился достаточно поздно, его следует тотчас же описать. Было в нем нечто средневековое, как в готической статуе. Высокий и изящный, с плечами, прямизна которых, казалось, поддерживается исключительно силой воли, и головой, поднятой чуть выше, чем необходимо для нормального обзора окружающего, он напоминал те утонченно-презрительные скульптуры, что охраняют порталы французских соборов. Отлично образованный, от природы одаренный, хорошо развитый физически, он пребывал во власти демона, которого современный мир именует застенчивой сдержанностью, а Средневековье, не столь проницательное, чтило под именем аскетизма. Готическая статуя подразумевает идею безбрачия, так же как античная — идею плодородия, и, похоже, именно это имел в виду мистер Биб. А Фредди, игнорировавший историю и искусства, наверное, имел в виду то же самое, когда говорил, что Сесиль не способен посмотреть на дело с точки зрения другого.

Миссис Ханичёрч оставило письмо на бюро и поспешила навстречу своему молодому гостю.

— О, Сесиль! — воскликнула она. — Ну скажите же мне!

— I promessi sposi, — ответил тот по-итальянски.

Мать и сын в волнении смотрели на него.

— Она приняла мое предложение, — сообщил Сесиль по-английски, и звук английской речи заставил его вспыхнуть и радостно улыбнуться. Теперь он выглядел более похожим на человека.

— Я так рада! — сказала миссис Ханичёрч, в то время как ее сын протянул Сесилю руку, желтую от химических реактивов. Мать и сын тоже хотели бы говорить по-итальянски — наши слова одобрения и удивления так тесно связаны с малозначительными событиями, что мы боимся использовать их при событиях значительных, а потому в последнем случае приходится либо прибегать к вялым поэтизмам, либо апеллировать к Священному Писанию.

— Добро пожаловать в семью! — провозгласила миссис Ханичёрч, широким жестом обводя мебель. — Воистину, это радостный день. Я уверена, Люси будет счастлива с вами.

— Я надеюсь на это, — ответил молодой человек, поднимая глаза к потолку.

— Мы, матери, — начала миссис Ханичёрч и вдруг осеклась — такой напыщенной и сентиментальной она себе показалась, а этого она ох как не любила! Почему она не может быть такой, как Фредди, который стоит неподвижно в центре комнаты, сердитый и ироничный?

Возникло неловкое молчание, и Сесиль позвал:

— Люси!

Та встала со скамейки и, улыбаясь, направилась к ним через газон с таким видом, словно собиралась пригласить их сыграть партию в теннис. Потом она увидела лицо брата. Ее губы раскрылись, и она обняла Фредди.

— Спокойно! — сказал он.

— А поцеловать меня? — попросила миссис Ханичёрч.

Люси поцеловала и ее.