Комната с видом на звезды

— Ночью, — ответил Креза. — Пожарная машина приезжала с сиреной, я проснулся и услышал, какая там заваруха.

Я присела за прилавком и задумалась. Борис сказал, что это поджег. Но кому потребовалось совершать такое? Хотя, кто знает, может, подставить как раз пытались Освальда Павловича. Ведь первым, на кого Артемьев подумал, был его отец. Все же, это нешуточное дело, и придется ждать разбирательств. Да и сам Борис вряд ли будет сидеть на месте, наблюдая, как его кофейня в упадничестве, а мы процветаем.

— Нужно быть осторожными, — проговорила я, и Освальд Павлович закивал.

— Ты тоже думаешь, что он будет мстить? — усмехнулся старик.

— Судя по тому, как он ворвался сюда сейчас, безусловно, — кивнула я. — Его можно понять, он винит вас во всех своих бедах.

— Винить он должен только самого себя, — проговорил Освальд Павлович, и его фигура замерла у большого окна. — Я надеялся на него. А он меня бросил…

— Что, если у него были на то причины? — предположила я. — В конце концов, прошло уже так много лет. Вы же можете забыть обо всем этом.

— Нет, не могу! — воскликнул хозяин лавки. — И ему не нужно мое прощение.

— Он сказал, что вы выгнали его из дома, — вспомнила я. — Это правда?

Освальд Павлович повернулся ко мне, и стало видно, что его глаза покраснели от выступивших слез. Воспоминания снова разбередили былые раны.

— Отчасти, — без тени сожаления признался старик. — Но я не растил его предателем. И не растил его убийцей брата. Он заслуживает всего, что произошло с ним.

Я долго смотрела на Крезу, повторяя про себя его последнюю фразу. Смысл ее был очевиден, но именно поэтому так легко ускользал от меня. Я ничего не понимала.

— Ладно, — кивнула я и, полная решимости, двинулась к двери. Не шевелясь, Креза безучастно смотрел на меня. Я повесила табличку «закрыто» и, заперев дверь, повернулась к Освальду Павловичу.

— Или вы немедленно рассказываете мне все, что случилось между вами и вашим сыном, или я больше никогда не приду в лавку! — решительно заявила я. Похоже, это и в правду возымело действие над моим упрямым работодателем, поэтому он не стал сопротивляться и, едва заметно кивнув, побрел в жилую комнату.

* * *

Жизнь Освальда Павловича была размеренной и спокойной. До определенного момента. Но, пока он еще не настал, Креза жил в обеспеченной семье, приближенной к власти, получал хорошее образование в Москве и по праву считался тем, кого в наше время называют золотой молодежью. В те советские годы его ждала судьба типичного состоятельного человека с хорошими связями. На третьем курсе экономического факультета Ося, как ласково прозвала его мать, встретил девушку. Ее звали Ирина, и тогда она показалась Крезе самым очаровательным и милым созданием на свете. Она была умной и веселой, а именно беззаботного веселья Осе и не хватало. Такая красивая пара, они довольно скоро поженились, и уже через полтора года у них родился их первый сын, Олег. Все это казалось чудесным сном для молодой пары. Освальд с упоением наблюдал за тем, как крохотная частичка его самого растет и крепнет с каждой минутой. Любая улыбка, любая мелочь из жизни Олега неимоверно трогала его родителей.

Спустя три года Ирина снова забеременела, и у Олега появился младший брат. Его назвали Борисом в честь деда Освальда. Молодая чета с нетерпением и любовью ждала рождения ребенка, но никто не мог представить, что этот день обернется страшной трагедий для всей семьи. Жена Освальда умерла в родах от внезапно развившегося кровотечения. Врачи ничего не смогли сделать.

Олег тогда был еще слишком мал, чтобы остаться без материнского тепла. Боря же и вовсе не успел познакомиться с матерью. Но хуже всех пришлось Освальду. Доля скорби и страданий опустошили его молодую душу, полную надежд и стремлений, что угасли так рано, даже не успев как следует разгореться. Он буквально не знал, как жить дальше. В отчаянье Ося целыми днями просиживал в бывшей супружеской спальне. Дом находился в запустении, как и Креза. Тогда мать Освальда взяла на себя роль хозяйки дома. Она успевала следить за двумя малышами, каждый из которых требовал уйму внимания. А Освальд все сидел и сидел на постели, плотно закрыв двери и окна. Щетина покрыла его лицо, скулы заострились, на глазах виднелись влажные темные полосы припухших век. Как мать не пыталась, она не могла заставить его начать есть или делать хоть что-то. А однажды, когда она забрала мальчиков в парк, он не выдержал. Нашел в аптечке сильное снотворное, которое выписывали его матери, выпил почти весь пузырек, — сколько хватило духу, — и лег на ту сторону кровати, где всегда спал. Мать нашла его там, свернувшегося калачиком, точно маленького ребенка. В руках он сжимал подушку, на которой спала жена.