Комната с видом на звезды

Скорая успела. Врачи откачали молодого мужчину на месте, предложили обратиться к психиатру, другим специалистам, но мать отказалась. Едва очнувшись, из пелены глубокого обморока и мелькающих вокруг предметов ясно он увидел лишь одно, — глаза матери. Она смотрела на него с немым горестным укором, и Креза почувствовал, как что-то сломалось между ними навсегда. Еще одна незримая нить оборвалась, и он будто услышал в голове этот несуществующий сухой звук разрыва.

За весь вечер мать не сказала Освальду ни слова, не спросила его ни о чем. Лишь на утро она вошла к нему в спальню, словно набралась сил для трудного разговора. Она застала его там же, где и намедни.

— Как ты мог так поступить со своими детьми? — глухо спросила она. — Я думала, тебе нужно время. Но тебе нужно только это, — сидеть в пустой комнате и жалеть себя. Она умерла, ты не можешь изменить прошлое! Будь мужчиной, Освальд, возьми себя в руки!.. Мне надоело смотреть на все это. Завтрашним утром я забираю мальчиков и уезжаю к себе.

Освальд слышал, как до полуночи щелкали застежки чемоданов и гремели вешалки в шкафах. Утром мать встала рано. Ей было больно бросать сына, но больше она не может остаться здесь, у нее своя жизнь, она нужна мужу, и есть мальчики, которых надо взрастить в обстановке, полной любви и счастья, а не с мрачным отцом, который не в состоянии даже подняться с постели.

Она вышла на кухню, чтобы выпить кофе, но с удивлением увидела там своего сына. Освальд стоял у плиты и жарил яичницу.

— Я подогрел смесь для Борьки, — глухо сказал он, почувствовав спиной, что пришла мать. Сперва она не знала, что ответить, лишь молча кивнула и не двигалась с места. Но она уже поняла главное. Ее сын вернулся. Пробыв с ним еще несколько дней, женщина убедилась в том, что может доверить ему детей, поэтому уехала. Теперь вся забота о семье легла на плечи Освальда.

Борю он увидел впервые только в то утро, когда мать собиралась уехать с его сыновьями. До того момента Освальд не фокусировал взгляд ни на одном предмете. Борис родился крепким, здоровым мальчиком, удивительно похожим на мать, особенно глазами и смехом. Но вот странное дело, каждый раз, когда Освальд ловил взгляд малыша, он не мог радоваться тому единственному, что осталось у него от жены. Он вспоминал лишь ее мертвое тело в морге, равнодушное к его просьбам вернуться. Освальд напрягал все внутренние силы, стараясь скрыть свое отчуждение, но побороть это чувство ему не удавалось.

Чем старше становились мальчики, тем сильнее разнились их характеры. Олег, уравновешенный и преданный, всегда был готов помочь отцу с любым делом. Борис же оказался другим. В нем жила удивительная способность спорить и задавать вопросы, чем он нередко навлекал на себя хмурый взгляд отца, а то и подзатыльник. На все мальчик имел свое мнение и не стеснялся его высказывать. Противоречия между отцом и сыном были негласными, ни один не мог бы назвать их причину, но со временем и Борис понял, — они с Освальдом чужие люди.

Борис любил побыть один. В выходной день он запирался у себя в комнате и выходил только чтобы пообедать. Отец задавался вопросами, что он делает все это время. Шел бы гулять с другими ребятами, как брат, который гонял мяч за окном со своими сверстниками. Но Борис читал заумные книги, писал что-то мелким почерком в тетрадь и все чаще смотрел на остальных людей прищуренным взглядом, в котором угадывалось то ли презрение, то ли задумчивая улыбка.

Однажды, в морозный зимний день, два брата все же собрались выйти погулять вместе. Дворовые парни отправлялись играть на речной лед, что было забавой опасной и тайной. Никто бы из родителей не согласился отпустить детей на реку, но в этом и состояла прелесть похода, что родители ни о чем не догадывались. Боре было тогда тринадцать, Олегу — шестнадцать лет. На льду неширокого русла проходил так называемый турнир, суть которого заключалась в том, кто быстрее перейдет на другой берег. Ребята один за другим проходили свои испытания, а паренек постарше подсчитывал время каждого и фиксировал в небольшом блокнотике. От ощущения опасности захватывало дух, и у любого прибегавшего обратно глаза горели от восторга и страха.

Настала очередь Бориса. Когда ему дали отмашку, он рванул с места и вскоре оказался на другом берегу реки.

— Нехило, — заметил тот, кто подсчитывал время по секундомеру, явно украденному из стола отца.