Комната спящих

Мое признание вызвало у Шейлы глубокую жалость, даже слишком глубокую. Настаивала, что я «просто обязан» познакомиться с ее подругой, которая тоже одинока. Шейла была убеждена, что эта девушка мне понравится. Мало-помалу она уговорила меня на совместный ужин. Вечер вчетвером – Шейла с Найджелом, ее подруга и я.

– А ты уверена, что это удобно? – спросил я Шейлу. – Чтобы мы с твоим женихом сидели за одним столом…

Шейла рассмеялась:

– На этот счет даже не беспокойся. Я объясню Найджелу, кто ты такой, и он будет не против. Найджел у меня не ревнивый.

Судя по всему, они были идеальной парой.

Через неделю я приехал в дом Найджела в Кенсингтоне. Он был лет на десять старше Шейлы и явно имел какие-то дополнительные средства к существованию, кроме работы на радио. Одет Найлджел был просто, в удобную, свободную одежду, у него были желтые пальцы заядлого курильщика, а еще он мог выпить очень много вина, не выказывая ни малейших признаков опьянения. Когда я вошел в гостиную, навстречу мне шагнула рыжеволосая подруга Шейлы, То́ска Саммерфилд. Разговор начался с вопроса о ее, мягко говоря, необычном имени. Оказалось, То́ска была зачата, когда ее родители ездили в свадебное путешествие в Милан, сразу после похода в оперу.

Вечер оказался весьма приятным. Найджел Ривз был радушным хозяином, и с То́ской мы чудесно поладили. Она была приятная, общительная девушка – разве что немного болтливая. Работала То́ска в издательстве и мечтала стать писательницей. Мы обменялись телефонами и вскоре начали встречаться. С Шейлой и Найджелом я теперь, соответственно, тоже виделся часто. Некоторое время мы с То́ской постоянно посещали мероприятия, где все приглашенные работали или на радио, или в газетах.

На одном из таких приемов я познакомился с журналистом по имени Леонард Гримвуд. Он был марксистом и писал обличительную книгу о современной Америке. Как только он узнал, что я психиатр, сразу завел разговор про ЦРУ.

– Есть основания полагать, что они разрабатывают способ стирать воспоминания, и некоторые видные медики им помогают. Это все, конечно, страшная тайна, но вы удивитесь, как плохо эти ребята умеют хранить секреты. – Гримвуд заметил, что у него потухла трубка, и снова стал ее раскуривать. – Бывали в Америке?

– Нет, – ответил я.

– Вся американская культура полна идей контроля над человеком, промывки мозгов. Это все из-за рекламщиков. Всю нацию в параноиков превратили.

Мейтленд считал, что наркоз и электрошоковая терапия помогут избавиться от неприятных воспоминаний. Я вспомнил, как листал папку Мариан Пауэлл – бумага из ЦРУ с печатями и написанными от руки комментариями.

– Вы, случайно, не слышали про доктора Вальтера Розенберга? – спросил я.

Гримвуд удивился.

– Слышал. Он в Нью-Йорке работает. Вы что, его знаете?

– Встречались один раз.

– Сомнительный типчик. После его так называемого лечения у пациентов из памяти все подряд выпадает. А денег у этого Розенберга сколько! Спрашивается, откуда? Есть у меня знакомые адвокаты в Квинсе – молодые турки, трудностей не боятся. Специализируются на гражданских правах, теперь вот за психиатрию взялись. Пытались собрать на Розенберга компромат, хотели в халатности обвинить, но пока дело с места не сдвинулось.

Гримвуд многозначительно прищурился, давая понять, что кто-то пытается замолчать эту историю. Выдохнул облако дыма и посмотрел на меня сквозь густое коричневатое облако.

– А про Мейтленда слышали? – спросил я. – Доктора Хью Мейтленда?

– Конечно, слышал. Он, кажется, недавно умер.

– Да. Я с ним работал.

– Мои соболезнования.

– Мы были не слишком дружны. Зато с Розенбергом у Мейтленда было давнее знакомство. Он один раз приезжал к Мейтленду в больницу.

– Но Мейтленд британец.

– И что с того?

– А у меня книга про Америку.

Глава 22

Осенью Тоске предложили работу в Париже, и она согласилась. Впрочем, я и не ожидал, что наши отношения разовьются во что-то серьезное. И все же ее отъезд меня огорчил. С ней было приятно общаться, к тому же свидания вносили в мою жизнь приятное разнообразие. Но сам тот факт, что я описываю наш роман таким образом, лишний раз доказывает, что никаких чувств между нами не было. Любовью занимались формально, ни единого проблеска страсти. Не было пылких объятий, бурных восторгов и тем более искренних признаний.

Когда истек срок контракта с больницей Ройал-Фри, я устроился старшим ординатором к профессору Обри Льюису в Институте психиатрии. Он был очень важным и влиятельным человеком. В отличие от обаятельного Мейтленда с его густыми волосами Льюис был лыс и педантичен. Усы совершенно ему не шли, придавая сходство с армейским старшиной. На собеседовании вопросы сыпались градом, но я все же сумел произвести впечатление на Льюиса и выделиться среди конкурентов. И снова мне помогла работа у Мейтленда.

С тех пор каждый следующий день был похож на предыдущий. Я осматривал пациентов, проводил исследования, иногда читал лекции. Впрочем, в институте было интересно. Я чувствовал, что нахожусь в центре событий.