Нет необходимости знать обо всем, что произошло вследствие принятого Лизе решения или вокруг него. Я рассказываю только о том, о чем мне хочется рассказать, кроме некоторых вещей, о которых лишь упоминаю вскользь, как экскурсовод в сотый раз механически перечисляет памятные места, по которым плетутся уставшие туристы, — им не терпится вернуться домой, чтобы рассказать об увиденном.
Ополоумевшая фру Томсен позвонила херре Андерсену и тоже рассказала об увиденном: Курт рыскал неподалеку от квартиры массажистки в тот самый вечер, когда ее убили. Детектив по-прежнему страдал от боли в шее и, небрежно делая заметки в блокноте, думал: вот бы его жена наконец перестала работать у этих сумасшедших. Ее тревожило, что к мальчику на чай приходила девочка, хотя его мать, кажется, порадовалась. Фру Андерсен уверяла мужа, что мальчик еще совсем ребенок. Херре Андерсен вопреки здравому смыслу согласился: стоит мальчику влюбиться, как она почувствует себя ненужной, и кому же ей тогда служить? Приди мальчик к ним вместе с этой девочкой, Андерсен дал бы им отеческие наставления, как если бы они были его детьми. Он считал Вильхельма мерзавцем не потому, что тот бросил жену (кто бы мог ее терпеть?), а потому, что оставил сына. Андерсен навел справки о Курте и выяснил, что официально молодого человека не существовало. Но это дело стороннее. Детектив испытывал к несчастному определенную симпатию: старая сука донесла на него за многочисленные преступления на сексуальной почве, и еще какие, но никто в жизни не поверил бы, что юноша способен убить. Однако, записав всё про дубленку Вильхельма и ноги под ней, Андерсен пришел к оригинальной мысли: намекнуть жене, что Курт — вероятный убийца. Наверное, тогда она наконец-то перестанет обхаживать парня за счет своей хозяйки.
Херре Андерсен мог бы не тратить время на размышления: в ту ночь Курт автоматически поднялся на этаж выше, и не успел удивиться, почему ключ не подходит, как фру Томсен открыла дверь и безмолвно провела его на прежнее место, под нафталиновое одеяло мужа. Чемодан стоял у изголовья кровати, набитый респектабельными визитными карточками, американскими бумагами о тайно взятых им кредитах и заявлениями о выдаче кредита для Бостонского университета, там же лежал ворох вежливых отказов и бесспорное подтверждение неполного юридического образования, полученного в университете Копенгагена. Курт проснулся с несказанным облегчением, какое испытываешь, наконец-то пробудившись от ночного кошмара. Он вполз в свое убежище, в привычную безопасность, которая заключалась в отсутствии изменений, — тут мы его и оставим с пожеланиями счастливого Рождества или другими маловажными словами, которые всё же лучше, чем совсем ничего. Свое предназначение в этой книге он выполнил и теперь выпадет с ее страниц, как букет засохших фиалок без цвета и аромата.
Но он останется в сердце Тома. Останется и тогда, когда мальчик будет объяснять Лене (из-за невозможности описать, что случилось на самом деле), что Курт помог им с матерью пережить трудные времена. Что еще следует знать моим читателям? Еще чуть-чуть, и мы устанем друг от друга, и надо будет ненадолго расстаться, чтобы с легким сердцем встретиться вновь. Или с тяжелым сердцем, потому что мой читатель, для которого я пишу, грустит. А грустит он — ведь он мужчина — потому, что Лизе не остается ничего другого, как умереть ее нежной и счастливой смертью. Он любит ее, хотя местами она и раздражала его до безумия. Но те, кто встречались с ней в особенные дни, когда она была преисполнена собственной смерти, могут рассказать, что жизнь казалась ей чудесной, потому что страхи покинули ее. Она наконец-то могла возлюбить мир, но только потому, что он будет уничтожен вместе с ней.
Ей позвонил издатель: «Мы заинтересованы в твоих статьях о браке и хотели бы сделать из них книгу». Да, с удовольствием, мой бедный друг, которому предстоит жить после меня. Тебя наверняка попросят выступить с речью по поводу моей смерти в газете, на радио или телевидении, и ты скажешь много умного, потому что я немного нравилась тебе, но после того самого ужина ты всё равно удалился со своей женой, потому что вам с Вильхельмом не о чем было говорить — тогда ты видел меня с ним в последний раз; разве это не стоит мессы? И я всё равно люблю тебя; из-за своей робости ты считаешь настоящими только одобренные обществом чувства. Однажды ты в ком-то и чем-то обманулся, потому что можно отлично представить себе, что когда-то ты был ребенком. В этом огромная разница между людьми. Во многих ребенок мертв, предан и брошен и совсем не просвечивается сквозь складки и морщины взрослых, которые считают, что их новое лицо во что бы то ни стало не должно иметь ни малейшей связи с оригиналом.