— Какое же это одолжение. Я сделаю это с величайшим удовольствием.
— Тогда не тревожьтесь по поводу моего заключения. Эта комната, хоть и не самая лучшая из тех, где мне доводилось жить, все же вполне сносна, а с вашей помощью я получу пищу для тела и ума. Я не вижу никаких препятствий для поддержания тела и духа, так как никто не мешает мне заниматься физкультурой. Все будет хорошо.
Меня восхитило, что он воспринимает свою участь как философ, и я был благодарен, что он попросил меня принести ему кое-какие мелочи, ибо таким образом я мог успокоить муки совести.
— Могу я что-нибудь еще для вас сделать, чтобы как-то скрасить ваше заключение? — спросил я.
— Нет. Кроме того, что можете рассказывать мне все, ничем не рискуя. Какой еще вред можно мне причинить? Наверное, находясь в заключении, я могу принести пользу и вам, и себе.
Мне трудно было с ним не согласиться, более того, я всегда опасался, что, узнав что-нибудь сам, он решит, будто обязан действовать, пренебрегая своим благополучием. Лучше уж было самому выбрать, что ему рассказать, для своего и его блага.
Итак, я рассказал мистеру Франко почти все — все, что сообщил Коббу и Хаммонду, и многое другое тоже. Я сказал ему, что подозреваю: Селия Глейд — французская шпионка. Я рассказал об Абсаломе Пеппере и его двух женах. Единственное, чего я не сказал, — это правды о том, что Форестер хранит на своем тайном складе. Отчасти я боялся, что даже здесь, за этими стенами, могут скрываться вездесущие враги, а также у меня было предчувствие, что Кобб и Хаммонд не исчерпали еще своего пагубного арсенала. Как я мог быть уверен, что они не прибегнут к жестокому, с пристрастием, допросу? И решил, что лучше держать какие-то вещи в тайне даже от друзей.
Мистер Франко с особым интересом слушал ту часть моего рассказа, где речь шла о тайне, окружающей падчерицу Эллершо.
— Именно здесь можно все выяснить, — сказал он. — Если она сочеталась тайным браком, это было сделано по правилам тюрьмы Флит.
— Это правда, — сказал я безо всякого восторга.
— Раз вы здесь, было бы разумно проверить эту линию расследования.
— Мне бы не хотелось это делать. Меня и так огорчает, что я должен заниматься расследованием внутри компании. Не хочется вторгаться в частную жизнь и навлекать несчастье на миссис Эллершо или ее дочь.
— В коммерции часто именно окольный путь приводит к цели. Вопрос был поднят, и вы говорите, что этот Форестер вроде бы что-то от вас скрывает.
— Это так, но у него нежные чувства к миссис Эллершо, и он, вероятно, скрывает, чтобы помочь ей.
— Не вижу вреда, если вы займетесь этим делом, даже если ошибаетесь. Не хочу пользоваться своим положением и давить на вас, но надеюсь, вы используете все преимущества, чтобы повлиять на тех, кто держит в руках наши судьбы.
Он был прав. Максимум, чем я рисковал, — это зря потерять несколько часов.
— Наверное, вы правы.
— Я могу сэкономить ваше время. Утром я встретил священника по имени Мортимер Пайк. Он сказал, что живет в квартале «Правила» на Олд-Бейли и, по его словам, король флитских бракосочетаний. Он с гордостью утверждает, что совершил брачных церемоний больше, чем кто бы то ни было. Не могу ручаться, что он не врет, но, вероятно, он и вправду преуспевает в этом деле. К тому же он знаком с другими священниками.
Я поблагодарил его за ценные сведения и, пробыв еще с полчаса, отправился на поиски этого слуги Гименея.
Самым поразительным в этом городе было то, что в нем существовали небольшие территории, где обычные законы, управляющие нашей жизнью, теряли свою силу. Все равно что случайно забрести в какой-нибудь район, где, если уронить предмет, он полетит вверх, вместо того чтобы упасть, или где старые молодеют, вместо того чтобы молодые старели. «Правила», густонаселенный квартал с лабиринтом улиц, окружающим тюрьму Флит, был как раз таким местом. Там нельзя было арестовать человека за долги, поэтому самые безнадежные должники Лондона селились в этих краях, покидая территорию только по воскресеньям, когда арестовывать за долги запрещалось. По установившейся странной традиции здесь же заключались браки, включая браки несовершеннолетних, без разрешения родителей и оглашения имен вступающих в брак.
И вот я шел по улицам «Правил» под сенью собора Святого Павла, слушая, как голосят мальчишки на службе у пасторов — всех как один без гроша в кармане, лишенных сана или самозваных.
— Свадьба, свадьба, свадьба, свадьба! — выкрикивал молодой парень под вывеской лавки.
Другой дернул меня за штанину грязными руками:
— Может, женитесь, сэр?
Я засмеялся:
— На ком? Я ведь без дамы.
— Ну, это не беда, этого добра у нас навалом.
Неужели брак стал подобен пище, чем-то, к чему человек должен стремиться, почувствовав потребность, и если предложения весьма скромные, должен довольствоваться ими? Я сказал мальчишке, что ищу дом бракосочетаний мистера Пайка, и он страшно обрадовался:
— Я служу у него. Пойдемте.