Компаньонка

В Марселе я все оставлю. Становится радостно. В душе реют флаги победы. Вернусь обратно в родной город, к себе домой, к друзьям, к своей жизни. В Марсель мы прибудем завтра, и первым же самолетом…

Когда я дочитываю первый журнал, уже сумерки. Напрягая глаза, разглядываю фотографии и заголовки во втором. Два темных силуэта приближаются ко мне по палубе. Сижу тихо как мышка, натянув одеяло до носа.

Они стоят неподалеку от меня, опираясь на перила. Известный писатель, а с ним какая-то женщина.

— Он не знает, что я на корабле?

— Не беспокойся, не знает.

— Я не беспокоюсь, мне страшно. Почему-то боюсь его. Не могу видеть его рот, когда он скандалит. Он, правда, сам не начинает, но провоцировать любит. Ты же знаешь. Все слабого изображает: жалобы, обмороки, плач, шантаж…

— Это у него от папаши с мамашей — сотворить что-то мерзкое, а потом пользоваться этим. Я-то знаю, — писатель, краснея от смущения, прячет от женщины лицо.

Женщина протягивает руку и гладит его по щеке. Ей грустно видеть, как он расстроился. У нее низкий, чувственный голос, как у американской кинозвезды 50-х, столь редкий у женщин в наше время. Копна волос пепельно-каштанового цвета, которую попытались обуздать несколькими шпильками, обрамляет ее красивое волевое лицо.

Ветер дует с моря капризно, как завистливый ребенок. Женщина придерживает волосы — не то вылетят все шпильки. Жадно и нежно смотрит на писателя.

Меня почему-то знобит в моем шезлонге. Мелодии оркестра пытаются добраться до нас из ресторана, но ветер перехватывает их на полпути.

— Дети меня часто вспоминают?

— Я не собираюсь делать так, чтобы они тебя забыли. Не беспокойся, ты с нами всегда. Они всегда ждут твоих писем. Они важны для них. Пожалуйста, больше не прекращай им писать, как тогда, — женщина смущенно смотрит перед собой.

Они оба так больно ранены и настолько восхищаются друг другом, что глаза мои наполняются слезами.

— Не могу поверить фотографиям — неужели мои малыши так выросли?

— Да, они уже совсем большие, — улыбается женщина. — Скоро будут такие, как ты.

Писатель берет прядь ее волос и начинает играть с ней. Чувствую, как женщина буквально взрывается от вожделения. Глаза ее блестят, грудь учащенно вздымается. Она полна страсти настолько, что я тоже завожусь.

— Ты знаешь, я завтра утром сойду с корабля. Только на ночь могу остаться здесь, — я пристально смотрю на нее. Кажется, платье на ней сейчас загорится. Ее тело взывает: я тебя хочу!

Мужчина проводит ее прядью волос по губам.

Женщина берет в рот его средний палец.

Мужчина зажимает прядь губами.

Женщина берет его палец глубже.

Мужчина внезапно резко отступает назад. Прядь он выпускает из губ и из рук.

Женщина успевает укусить его за палец. С ненавистью, а не с вожделением. Кажется, слышу, как ее зубы впиваются в плоть.

Писатель не может кричать — боится, что их заметят. Но боль такая, что он зажмуривается. Мне делается страшно, что его палец сейчас останется у женщины во рту. Зажав под одеялом руками рот, я тоже зажмуриваюсь.

Женщина вытаскивает из сумки ножницы. Отрезав прядь, которую мужчина держал, отдает ее ему. Мужчина берет прядь окровавленным пальцем. Оба, понурившись, удаляются.

Отбросив одеяло, решаю встать. Только подожду, пусть они уйдут.

Встаю. Беру журналы. Одеяло тоже надо прихватить. С одеялом на плече и журналами направляюсь к себе в каюту. Надо сохранять спокойствие. Какое было, пока я их не увидела. Спокойствие.

Принимаю душ. Долго чищу зубы — сначала мягкой, потом жесткой зубной щеткой. После такого зубы обязаны стать стерильными.

От бури внутри, правда, не так легко избавиться, как от куска мяса, застрявшего между зубами. Хочется пойти к Дональду Карру. Он, конечно, еще в ресторане или баре. Или в объятиях Мэри Джейн.

Стаи птиц мечутся в моей душе. Жена писателя не выходит из головы. «Не могу видеть его рот…»

Вспоминаются губы одного моего друга, с которым я когда-то встречалась. Губы у него были огромными и слюнявыми, а он еще противно вытягивал их вперед. Я терпела-терпела, а потом бросила его. От отвращения.

Отвращение к человеку обычно растет в душе, как жемчужина. Сначала вы общаетесь, как ни в чем не бывало. Потом в душу, как в раковину, случайно попадает крохотная песчинка неприязни. Затем песчинки незаметно прибывают. Пока не превратятся в жемчужину, которая может храниться в раковине долгие годы, а может быть выплюнута ею. И тогда — разрыв, развод, отъезд. Мой отъезд из города — будто выплюнутая жемчужина.

Сев в кресло, кладу журналы на колени. В бутылке с «Джеком Дэниэлсом» осталось с палец. Вытягиваю самый нижний журнал. «В мире животных». Мир меня все-таки окружает, как бы я ни пыталась от него скрыться. Кто и с какой стати будет читать такой журнал?

На обложке — фотография птицы. Заголовок черными буквами: Кукушка. Правда и вымысел. Быстро пролистав журнал, нахожу четыре страницы, отведенные кукушке. Текст выделен ярко-зеленой рамочкой. Читаю: