Им повезло. У Алана по-прежнему оставались клиенты, а так как деньги он всегда вкладывал осторожно, во время краха они потеряли немного. Йозефу в «Стирмене»[36] сократили жалованье, но в 1934 году появились военные заказы на учебные самолеты, и он снова стал получать немножко больше. Хуже всего пришлось фермерам: засуха продолжалась год за годом. Кора подметала ковер и понимала, что в эту пыль превратились дом и капитал какой-нибудь оклахомской семьи. Скот голодал и задыхался, людям приходилось покидать дома и бежать в город. На каждом углу Даглас-авеню торговали карандашами или яблоками Армии Спасения; в дом стучались беженцы с ослабевшими от голода детьми и просили есть. Кора и Делла готовили им сэндвичи с чем придется.
Пострадали, хоть и не так серьезно, многие друзья и соседи Коры. Виола Хэммонд с мужем много потеряли на акциях и, чтобы платить по закладной, взяли к себе двух жильцов. Монтгомери продали свой «кадиллак» и купили «бьюик-стандарт». Клуб садоводов совсем развалился – клумбы засыпала пыль. А на некоторых Депрессия не отразилась вообще, хоть и дождь не шел, и акции не росли, и в президенты выбрали демократа. Кора по-прежнему посещала обеды и чаепития, где женщины носили белые перчатки и шляпки-флорентинки, болеро и новомодные платья – с подолом по голень и ремешком на талии. От жестких корсетов отказались уже и пожилые дамы, стало легче есть, дышать и двигаться, но и в эластичных поясах на жаре было тяжко.
Как-то изнурительным утром, после одиннадцати дней стоградусной жары[37], Уиннифред Фитч, чей муж происходил из семьи состоятельных производителей мясных консервов, арендовала театр, велела поставить на сцене стол и освещение, охладила воздух вентиляторами и пригласила семь дам на комфортабельный бранч. В прохладе Корин аппетит разыгрался, и она с наслаждением съела пять ломтей свежей сладчайшей дыни.
Когда официанты унесли тарелки, Уиннифред, восседавшая во главе стола, прокашлялась и встала. Ей было за пятьдесят – чуть старше Коры. Но они друг друга почти не знали: Фитчи лишь недавно переехали в город из Западного Канзаса, потому что – невероятно – в Уичите воздух чище.
– Большое вам спасибо, что пришли. – Уиннифред разгладила перед платья. – Знаю, я пригласила вас под предлогом гуманитарной помощи и обещаю, что, если, выходя отсюда, вы бросите несколько монеток в глиняную кружку на лестнице, я прослежу, чтоб они попали на методистскую кухню для голодающих. Но должна признаться, что позвала вас сюда не для сбора монеток. – Она сделала паузу и расправила подкладные плечи. – Уважаемые дамы. Я организовала этот бранч в надежде сплотиться против врага, с которым не в силах справиться все благотворительные кухни на свете. С врагом, чьи жертвы – мы все, и бедные, и богатые.
Кора вытерла уголки губ и в ожидании посмотрела на нее. Если Уиннифред Фитч нашла способ извести пыль, ее, безусловно, стоит выслушать. Но взгляд Уиннифред был суров.
– Я живу в этом городе недавно, и меня поразили… непристойные вещи, выставленные напоказ в публичных местах, там, где их может увидеть любой, в том числе невинный ребенок. Я имею в виду средства предохранения. Очевидно, в наше непростое время аптекари в погоне за прибылью снижают нравственную планку. Я чувствую, что даже вам, городским женщинам, это не по душе. Ведь так трудно стало защитить детей и внуков от вульгарной подоплеки этих витрин. – Она оглядела стол. – Вирджиния. Кора. Насколько я знаю, у вас есть дочери-подростки?
Вирджиния кивнула:
– Да, у меня еще три дочери дома, и я беспокоюсь не меньше вашего.
Уиннифред и все остальные посмотрели на Кору.
– Грета – моя племянница, – только и сказала та. Без подробностей. Кора понимала, что Уиннифред спрашивала не об этом, но вряд ли мудро сообщать дамам, что ее-то презервативы на витринах аптек нисколько не смущают. Хуже того: пару недель назад Кора даже упомянула о них в разговоре с Гретой: мол, если уж парню и девушке приспичило (выражаясь словами миссис Сэнгер) «проконтролировать рождаемость», лучше пойти в аптеку за нормальным лицензированным презервативом, чем рисковать, покупая сомнительные средства из-под полы в бильярдной или на заправке. Грета всегда была болтушкой, но тут у нее чуть язык не отнялся от потрясения и смущения («Тетя Кора, ты за кого меня принимаешь?» – «За свою любимую девочку», – ответила Кора). Однако Кора посчитала, что разговор необходим: Грете уже семнадцать, и у нее постоянный парень.
– Уважаемые дамы, – продолжала Уиннифред, – я пригласила вас сюда как уважаемых членов нашего сообщества, обладающих связями. Я надеюсь, все вы поставите подпись под петицией против презервативов на витринах и в рекламе, и мы вместе разработаем кодекс приличий для городских торговцев.