Компас черного капитана

– Что это?! – вскрикнул Фарри. Я вцепился в стол и посмотрел на нашего рулевого. Здоровяк пошел пятнами, желваки на скулах ходили ходуном. Рука, вцепившаяся в штурвал, побелела.

– Собачья дрянь! Собачье дело! – зарычал он, дернув за тормоз.

Корабль замер. Несколько секунд мы не шевелились, с ужасом ожидая, что бронированный гигант со стоном поползет вниз, под лед.

– Собачья печень! – продолжал ругаться Эльм. – Ведь не было ничего! Чистая дорога была, раздери меня голубая акула!

– Мы провалились? – поинтересовался Фарри. Он, в отличие от меня, не испугался, и это придало мне сил.

Здоровяк отмахнулся от него:

– Пойду посмотрю… Собачья жизнь!

Когда Эльм вернулся, он принес неутешительные вести. Нам не повезло, и мы наткнулись на колонию белых волокунов. Эти покрытые короткой шерстью животные питались в основном рыбой. Проделывали целые шахты в многоярдовой толще льда и предпочитали хранить добычу у поверхности, выгрызая для этого настоящие пещеры.

Одна из них и «поймала» левый трак.

Да, вы можете смеяться. Но ни я, ни Фарри и ни Эльм даже не думали о подобной возможности. Никто из нас никогда не водил кораблей по снежным просторам. А когда мне доводилось ездить с кузеном к Дальнему Кряжу, на ледовые карьеры, чтобы привезти шаману вырезанные кубы, предназначенные для превращения в энгу, – мы ни разу не сталкивались с подобным. Конечно, опасность подледной колонии – это прописная истина для многих свободных капитанов, которые прошли по льду не одну сотню миль. Но для двух циркачей и мальчика из глухой деревни существование такого городка волокунов не было столь очевидным. Да и не селились эти животные рядом с Кассин-Онгом.

Выбраться из пещеры, куда целиком провалилась одна из гусениц, не представлялось возможным. Ледоход ревел, рвался наружу, содрогаясь всем телом, но постоянно соскальзывал вниз, проваливаясь все глубже и обрушивая галереи, прогрызенные волокунами. Эльм зверел, ругался. Пытался отъехать назад, развернуться. В конце концов судно село на лед днищем, а гигантские острые траки врезались в снежную кашу и теперь бессильно молотили воздух.

– Надо идти пешком, – наконец вынес приговор Эльм.

– Это было бы слишком просто – взять и доехать до города, – неожиданно бодро сказал на это Фарри. Он непринужденно улыбался. – Трудности закаляют, да, Эльм?! Ты все еще считаешь, что это не было глупостью, да?

Здоровяк стащил с глаз очки, натянул их на лоб и уставился на мальчишку злобным взглядом:

– Все сказал?

Стало еще холоднее, чем раньше. Мальчик и мужчина буравили друг друга взглядами. Угрюмость против испуга. В душе здоровяка поднималась страшная и злая сила, от которой хотелось бежать без оглядки. Я сделал шаг назад, немея от ужаса.

– Хорошо подумал, собачий сын? – тихо процедил Эльм.

Фарри стушевался:

– Прости, Эльм, – промямлил он.

Из бочки с гневом силача словно выбили заглушку, и темные мысли вылились прочь, будто их и не было. Я вздохнул с облегчением.

– Трудный путь иногда самый верный, – с довольным видом промолвил силач, все еще не сводя взгляда с мальчишки. Я стоял, стараясь даже не дышать и чувствуя, как звенит в голове от сокрытых эмоций.

– Малец, – здоровяк обернулся ко мне, – поищи лыжи, снегоступы, теплую одежду. Должно же быть на этом корыте хоть что-то… Собери припасы. А ты ему поможешь, Фарри, правда ведь?

Рыжий чуть кивнул, так и не подняв глаз.

– Я буду думать, как нам идти дальше. – Он вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошел к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Темного Бога: если не везет, так не везет совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!

Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительно странным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, я чувствовал их души, их мысли.

Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышленышем, верящим в ледовых гончих. Чутье подсказывало мне: пусть так остается и дальше.

Тем более что циркачи не ошибались.

Пока я бродил по кораблю (Светлый Бог, ведь нам придется его бросить, нам придется выйти туда, на белые равнины, где не будет теплых труб, где не будет горячей еды), пробираясь через завалы мусора, образовавшиеся после аварии, – увидел, как изменились внутренности ледохода. В кухне свернуло плиту, и она впечаталась в стену, прогнув металл. Пару кают я не смог вообще открыть: их завалило изнутри. В других же чернели распахнутыми зевами створки стенных шкафов, из которых высыпалась жизнь старого шамана. Весь его скопленный за многие годы скарб. По большей части не заслуживающий никакого внимания, кроме памяти.

Наверняка каждая вещь из тех, что попирали мои ноги, что-то да значила для Сканди ан Лиана. Места, где он был, люди, которых он любил. Непросто думать о таких вещах, когда тебе пятнадцать лет.