Компиляция. Введение в патологическую антропологию

Теперь до истинной ненависти остается всего один шаг. И один соблазн. Оставить все, как есть. Сесть на жопу и начать скулить. Мол, какое я дерьмо и как я самому себе противен. Как все безысходно, и что не одному кондитеру в мире не удавалось вымутить из дерьма шоколадный батончик. Если чуешь, что подобного соблазна тебе не одолеть, пойди сразу удавись. Истинной ненависть становится не тогда, когда ты осознал себя дерьмом, а тогда, когда ты начал с ним что-то делать.

Поверь на слово, предложенный выше метод работает изумительно. Алгоритм прост, теории – минимум. Но без подвоха и здесь не обошлось. Путь к истинной ненависти долог, утомителен и тернист. Великое искушение сопровождает тебя на всем его протяжении. Плюнуть на все, остановиться, прилечь на обочине, забить косячок, заблудиться в наркотических грезах и тихонечко сгнить. Или вернуться назад, сколько бы ты уже не прошел. Даже если тебе остается всего полшага до цели, дать задний ход кажется и простым, и разумным, и, чего там греха таить, приятным вариантом. Такова, сука, великая магнетическая сила любви.

Впрочем, случаются исключения. Некоторым удается пройти этот путь почти мгновенно. Все, что им для этого требуется – лишь удачное стечение обстоятельств.

Джил повезло. Ей потребовалось всего-то пара дней, проведенных среди обычных, вроде, людей, обитающих в необычном месте. Они называли себя Обществом, хотя все, что их на самом деле объединяло – лишь общая крыша над головой, общее хозяйство и общее нежелание указывать ближнему своему, как ему, недотепе и выродку, следует жить. Ну, и выслушивать от ближнего аналогичные рекомендации так же. Каждый занимался каким-то своим делом, но никто ни в чьи дела носа не совал. Впрочем, страшных тайн из занятий своих никто не делал, поскольку в основном эти занятия были вполне безобидны.

Лора была помешана на растениях. Имела диплом флориста. Выполняла частные заказы по цветочному дизайну. Калеб мастерил всякие странные штуковины, что-то среднее между скульптурами и механизмами неясного предназначения, производящими бестолковую работу. Наверно, это все-таки были произведения искусства, потому что их с радостью выставляли в своих витринах авангардные арт-салоны. Ну, и так далее. Разве что Шон выпадал из общего пацифистского контекста, но только вне стен коммуны. Среди всех ее обитателей он казался Джил самым добродушным.

А вот Леча стоял ото всех особняком. Джил чувствовала, что он находится здесь не по предрасположению к такому образу жизни, а как будто по некому долгу. Джил спросила его об этом напрямую.

– Может быть, так оно и есть, – ответил Леча, немного подумав – Конечно, ни я им, ни они мне ничем не обязаны. Как ты заметила, народ у нас здесь слегка чокнутый. Незлобливый и, по большому счету, беззащитный. Следовательно, им нужен кто-то, способный решать всякие неприятные проблемы, с которыми им самим не справиться. А такие проблемы не могут не возникать. Мы же, все-таки, не в стране Оз живем. Я с проблемами справляться умею, потому я и здесь.

– Только поэтому? – спросила Джил.

– Ну, разумеется, не только, – улыбнулся Леча – Нравятся они мне, каждый по-своему. То, как они живут – это совсем не мое. Но на данный момент выбор у меня не велик. Наверняка настанет время, когда все изменится, но пока оно не настало, я буду с ними.

– А как ты вообще сюда попал?

– Долгая история. И неинтересная… – Леча слегка нахмурился и покачал головой, словно разгоняя болезненные воспоминания. – Как-нибудь потом…

Джил настаивать не стала.

Хотя в обществе ей было уютно, она понимала, что остаться совсем она не сможет. У нее никогда не было далеко идущих планов на жизнь, она не представляла, чем хотела бы заниматься, но с Обществом ей было не по пути. Джил постоянно вспоминала свой сон. Серую долину с исчезающими следами. Бездонную реку с белоглазой рыбой. Свой страх утонуть в этой реке. Джил смотрела на своих временных соседей и видела, что их существование тоже по-своему бессмысленно. Но им, по крайней мере, не было страшно. Они были кем-то. Они знали себя и знали, как хотят провести отпущенные им дни. А Джил никем не была и ничего не знала. Ничего, кроме того, что она никогда себя не любила. Это знание пришло к ней внезапно и само собой. Просто Джил вдруг подумала: «Боже мой, а ведь я себе безразлична… Я – пустая. Но ведь пустоты не бывает! Что-то должно заполнять ее?». В точку. Любить себя Джил было не за что. Слишком мало хорошего сделала она для себя.

Оставалась ненависть.

«Но если так, – размышляла Джил – то зачем мне вообще жить?»

«Потому, что хочешь!» – ответил ей внутренний голос.

«Но как жить, ненавидя себя? Что за радость от такой жизни?»

«Никакой. В том-то и фокус. Можно подумать, прежде ее было завались!»

«Верно, все лучше, чем раньше. Вот только долго ли мне жить?»

«Да какая, к черту, разница? Выживешь – чудно, а нет, так о ком жалеть? О том, кого ненавидишь?»