Тем не менее при всей сакральности и ограниченности блага именно в династическом государстве в социальной практике появляются элементы соревновательности при доступе к благу. Возникают локусы, специально предназначенные для соревнования, – демонстрация успеха. Распределение мест за пиршественным столом конунга или князя было строго иерархическим, поднесение яств и питья воспроизводило последовательность социальной иерархии. Обнесение на пиру – повод для уныния и обиды героя в эпических произведениях. Именно пир становится площадкой агона воинов. Похвальба и похвала на пиру – лаудационные приемы социальной мобильности дружинников и богатырей. В воинском служении князю взыскуются награды и слава. Князь, царь – распорядитель имений и гарант славы воина, и его право манипуляции благом нуждается в подтверждении сакральным авторитетом. «…Ахилл насмехается над Энеем, который идет на него: “Думаешь ли ты, что этот бой даст тебе право царствовать над Троей и наследовать τιμή Приама?”» (Ил. 20, 180) – выражение связывает τιμή с исполнением царской власти, так что именно цари (βασιλήές) обладают в числе других привилегий τιμαί – почетным местом, первенством, обилием мяса и полными кубками (Ил. 12, 310). Не только почести, но и материальные блага, связанные с положением басилея, определяются по жребию. Каково же происхождение τιμή? Поэт говорит об этом открыто: «τιμή (царя) от Зевса, и Зевс ее любит» (Ил. 2., 197), т. е. τιμή божественного происхождения».[19]
Выбор Зевса и других богов определял исход соревнования в Олимпийских играх и победу в битвах в греческой цивилизации – собственные достоинства соревнующихся меркли перед священным избранничеством. Лавровые венки, людские почести и т. д. были лишь людскими свидетельствами божественного выбора.
«Королевский», или династический, дом как образ власти представляет собой наследуемое право манипулировать общественным благом божественного происхождения, но при этом князь или царь были окружены служилыми людьми. Среди княжеского/царского окружения идет соревнование за награды и почести, но и сами князья вынуждены подтверждать свое право на власть в битве и походах. Так, например, древнегреческие герои (дети богов и людей) могли претендовать на звание царя, носителя τιμή, – легитимность подтверждалась победой, доставшейся избранникам богов как маркер царского достоинства. «Военно-колонизационное лидерство, будучи связанным с архаической организацией (отрядом юношей-воинов), перерастая во власть – долгое время неформальную – конкурирующих знатных предводителей, приводит к разрушению и отмиранию традиционной системы».[20]
Появление конкуренции, духа соревновательности, пусть и освященного, делает социальную мобильность нормой. Постепенно в недрах европейских династических государств с их единовластием и правом наследования по майорату[21] возникает компенсирующая наследственные притязания родственников прослойка специалистов – легистов, облатов, дворян. Они не обладали правом наследования материальных богатств «дома» и знатности, но получали блага за компетентное служение (первыми «экспертами» европейских монархов были образованные монахи, не имевшие наследников). В России Указ о единонаследии Петра I (1714 год) вынудил дворянских сыновей, оставшихся безземельными, поступать на государственную службу. Издавая указ, Петр добивался защиты крупных землевладений от дробления, а дворянского сословия – от обнищания. Кроме того, право на наследство, закрепленное только за одним сыном, не обязательно старшим, вынуждало его братьев исправно служить на государственной службе.
В таком государстве складывается иная, кроме традиционной матримониальной, стратегия социальной мобильности – система службы и подготавливающая к ней система образования. Прослойка специалистов/экспертов формирует современное представление о государстве на основе презумпций римского права и преимущественно ненаследственном праве на власть.
Конвенции поощрения в российской истории Нового и Новейшего времени связаны со стратегиями социальной мобильности нематримониального, экспертного, типа.
Канон лаудации в контексте смен стратегий социальной мобильности
«Благодарность» наряду с похвалой, почестью входит в парадигму конвенциональных актов лаудации, будучи при этом чуть ли не самым рутинным и бессознательным из них. Благодарность, по определению современных словарей, во-первых, «чувство признательности за оказанное добро», во-вторых, «выражение этой признательности». Третье значение слова из словаря Ушакова помечено как разговорное и эвфемистическое – «взятка». Между чувством и коррупционным актом располагается норма благодарения. По мнению Эмиля Бенвениста, «помимо нормального процесса обмена, когда одна вещь дается в обмен на другую, имеется и другой вид обмена – кругооборот благодеяний и признательности, когда нечто отдается безвозмездно, предлагается в знак “благодарности”»".[22]