Комплекс Мадонны

Тедди зевнул. В треснутом зеркале у стойки ему привиделось отражение Барбары и его самого в «Ля каравель», он подумал, что увидел большой стационарный магнитофон и услышал ее беззаботный смех, затем представил себе прикосновение ее теплых, мягких, упругих грудей к своему телу, молочный вкус сосков в своем рту, влагалище, плотно сжавшее его член, язык Барбары в своем ухе, волшебную сладость сдерживания и тонкую психологическую борьбу с собой, когда он отчаянно пытался представить себе скачки, бейсбольный матч, полузащитника, ведущего игру, — короче говоря, все что угодно, способное силой оторвать его от того, что в процессе неистового любовного акта Барбара начинала бормотать: «Ну все, дядя! Я сдаюсь…», и, наконец, экстазное облегчение семяизвержения.

Тедди стоял на улице, Мак-Джи держал его за локоть. Было холодно, и Тедди оказался не готов к этому. Неподготовлен. Жертва скорби, воспоминаний и страсти, настолько острой, что ею можно было резать бумагу. А ночь была ясная, с усыпанным звездами небом, обещающим мороз; смятение Тедди было столь сильным, что ему казалось, он присутствует при своей собственной смерти. Частые шаги настойчиво поскрипывали по свежему снегу, и Тедди привиделся Холл, полный мелких страхов того, что прохожие, поскользнувшиеся перед домом, подадут в суд, и разгребающий снег лопатой и посыпающий тротуар солью крупного помола, одетый в старое пальто, которое ему отдал Тедди, и Робби с коротко, но модно остриженными волосами, в мешковатом вельветовом костюме, подписывающий документы в Дубовом зале Плаца. «Я хочу окуня. Жареного. Забудь об артишоках. Все по-простому. Я этого не заслужил, отец. Я хочу сказать, что мне делать с этими деньгами? Ну. Мне двадцать один. И из этого следует, что я заслуживаю иметь десять миллионов долларов? Ладно, я принимаю объяснения, что это все лишь для того, чтобы обмануть налоговую инспекцию. Но я предпочел бы… Хорошо, я скажу тебе. Я боюсь… потерять мужское достоинство».

Они подошли к зеленому «доджу». Похоже, модель пятидесятых годов, с ржавыми бамперами, на переднем из которых со стороны водителя клык страдал кариесом, словно металл был подвержен тем же болезням, что и плоть.

— Куда мы едем? — наконец сказал Тедди, с силой оттирая мутную пленку, покрывшую с внутренней стороны лобовое стекло. — Куда мы едем?

— Не беспокойся.

— И все-таки я беспокоюсь, — твердо произнес он.

— Мы сдерем немного кожи с одной курочки. Положись на меня, Джордж.

— Я устал, вот и все.

— Что ж, мы направляемся на станцию техобслуживания. Все тело должно жить в режиме внутреннего сгорания. Гибкая, как тюлень, эскимоска…

Голова Тедди ударилась о спинку сиденья, пропитанную жиром, запахом миллиона сигарет, выкуренных в замкнутом пространстве, и пылкой страстью великолепных охотничьих собак, ружей и изголодавшегося лося, в поисках пищи забывшего осторожность. На скользкой неубранной дороге машину бросало из стороны в сторону. Тедди ощущал толчки на рытвинах, но слишком устал, чтобы открывать глаза. Сидящий за рулем Мак-Джи шумно дышал ртом, словно живой тахометр, а Тедди слышал внутренним ухом волчий вой, крик загнанного оленя, крики неугомонных птиц, взлетевших в воздух, и отдаленный нежный звон колокольчика где-то в дикой глуши за спиной. Переднее колесо попало в выбоину, автомобиль занесло по дуге, и он замер на месте. Голова Тедди безвольно мотнулась к окну. Моргая, он открыл глаза и обнаружил, что машина оказалась на стоянке, где уже лепились к застывшему склону холма несколько легковых автомобилей и грузовичков с открытыми деревянными платформами.

— Выше нос, Джордж. Мы прибыли.

— Куда? — спросил Тедди, всматриваясь в пустынную темноту, лишенную растительности, простиравшуюся впереди подобно кладбищу, и смутно гадая, не последняя ли это его поездка, и Мак-Джи сейчас сначала ограбит, а потом убьет его, совершая последний акт, намеченный невидимой рукой судьбы. Было ли это концом или началом? Сознавая, что он не соперник здоровенному накачанному мужику, Тедди тем не менее был готов драться за свою жизнь и схватил тяжелый металлический фонарь, выкатившийся к его ногам из-под сиденья. Следивший за этим Мак-Джи сказал:

— Возьми его. Он нам пригодится.

— Но, черт возьми, куда мы идем? — взмолился Тедди.

— Приятель, ты что, никому не доверяешь? Конечно, у нас нет ночных прелестей большого города, но здесь лучшее, что мы можем предложить. Нам нужно перебраться на другую сторону холма, там не желают иметь дело с полицией, хотя ей и платят, поэтому нам придется идти пешком.

Ледяной холод окончательно разбудил Тедди, снежные лезвия резали глаза, ослепляя его.

— Фонарь понесу я, — потребовал Мак-Джи, — просто держи голову опущенной, тогда сможешь открыть глаза.