Комплекс прошлого

Скиппер двигалась по верхней койке, глядя на мои плакаты, большинство из которых были новыми, и щелкала своим фиксатором на брекетах по небу. В свое время мы с ней жили, наверное, в двенадцати разных спальнях, и пространство нашей стены каждый раз делилось воображаемой линией по центру. Насколько я помню, она предпочитала теннисистов того времени, Андре Агасси и Пэта Кэша. У меня была постоянно сменяющая друг друга коллекция обложек журналов The Face и SKY, большинство из которых были разорваны и заменены на другие, за исключением одной фотографии с автографом, на которой очень молодой и дерзкий Ник Кейв курил и загадочно смотрел вверх сквозь насупленные брови. Я купила ее в киоске на Кенсингтонском рынке еще до появления группы Nick Cave and the Bad Seeds. Не знаю, почему мне так понравились его нахмуренные брови и бледная кожа. Возможно, я думала, что это добавляет мне авторитета в глазах сверстников, или, что более вероятно, в глазах мальчика, в которого я была влюблена и который был фанатом Кейва. Я не помню. В общем, у Божественных был ужасный музыкальный вкус. Нас совершенно не заботили рейв-культура, феминистский панк или андеграунд. Все это прошло мимо нас. Кассеты, которые мы вставляли в наши дорогие бум-боксы, были в топе поп-музыки – всякие новинки и сопливые баллады, под которые мы медленно танцевали на школьных балах. Невосприимчивые к культуре, мы оплакивали Курта Кобейна, когда он умер, не потому, что нам нравилась Nirvana или мы понимали его тексты, а потому, что красивый мальчик выстрелил себе в голову.

Скиппер медленно приближалась к открытке, за которой было спрятано фото пениса, и при мысли об этом я нервно фыркнула, как лошадь. Я быстро попыталась заглушить это смехом. Скиппер на мгновение посмотрела на меня, накручивая локоны на пальцы, как будто пыталась что-то решить, а затем она улыбнулась и приземлилась на задницу рядом со мной.

– Очень круто, – сказала Скиппер, водя пальцем по стенам. – Мне нравится то, что ты сделала. Très bon.

Я почувствовала огромное облегчение. Какую бы оплошность я ни совершила в этом году, она явно больше не имела для Скиппер значения или была забыта за время пасхальных каникул. Наверное, я просто что-то навоображала. Измученная неуверенностью в себе, я имела склонность слишком глубоко вникать в ситуацию – например, если кто-то забыл подождать меня перед переходом через мост или придержать мне место за ужином, я могла размышлять об этом несколько дней. Я изнуряла себя тем, что анализировала каждый банальный комментарий или легкомысленное замечание о моей одежде или волосах в поисках скрытой критики, зацикливала все это в своей голове. Возможно, все подростки сталкиваются с такой паранойей, но я буквально жила в страхе выставить себя дурой перед сверстницами, боялась, что скажу глупость, которая выставит меня самозванкой. Я убедила себя, что мы со Скиппер стали лучшими друзьями просто потому, что когда-то этому поспособствовали наши матери. Я постоянно ждала того, что Скиппер осознает это, она устанет от меня и найдет кого-то более забавного, спортивного или интересного, кого-то, с кем можно весело проводить время, а не задрота, живущего в страхе, что на голову вот-вот обрушится меч. Когда выяснилось, что во мне преобладает ум, а не красота, единственное, что спасло меня от клейма ботанички, была ее верность мне.

Я видела, как она машет людям, когда они заглядывали ко мне, посылает им поцелуи, называет их «дорогими».

Популярность Скиппер, казалось, не стоила ей абсолютно никаких усилий: все, что ей требовалось, – это просто войти в комнату, и люди поворачивались к ней, как подсолнухи. Для сравнения: я была замкнутой и застенчивой, кусала внутреннюю сторону щеки, а мои волосы спадали на один глаз. Хотя я должна была завидовать Скиппер, все было наоборот – в ее компании я сразу чувствовала себя остроумнее и симпатичнее. Как только я оставалась одна, тут же будто увядала, возвращаясь к образу слабой и оторванной от мира неудачницы, которой я себя считала. Я ощущала себя одной из тех злополучных девушек вроде Джерри Лейк, которым не с кем было делить комнату, которые были обречены на одиночество до такой степени, что приходилось просить домовладелицу приказать другому Божественному пойти с ними в Woolworth, какому-то возмущенному однокурснику, наугад выдернутому из столовой или комнаты отдыха. «Это было будущее, которое ждало меня без дружбы Скиппер», – подумала я, глядя на пустую постель Джерри Лейк.

Я бы сделала почти все, чтобы защитить ее.