Комплекс прошлого

Я толкнула локтем дверь в так называемую гостиную, которая была очень аккуратной и почти не использовалась, поскольку Джоан и Лорен смотрели телевизор на кухне, а мистер МакКиббин всегда был в пабе. По словам Лорен, единственным человеком, кто входил туда, был ее брат после того, как он ссорился со своей девушкой и ему нужно было где-то спать. По этой причине мне казалось, что эта комната принадлежит Стюарту. Там был диван в цветочек с белыми кружевными салфетками на каждом подлокотнике и вышитыми подушками, на которые, как мне казалось, он укладывал голову. Снаружи свет пробивался от уличного фонаря, и я подняла подушку, чтобы найти прядь его волос или другие признаки его присутствия. Думаю, я даже понюхала ее. Обхватив подушку рукой, я ходила в темноте, прищурившись на гнездо из трех лакированных столов, украшенных розами, и юбилейные часы под стеклянной банкой с маленькими шариками, гипнотически покачивающимися в желтом уличном свете. Напротив двери стоял комод, на котором были расставлены различные фарфоровые статуэтки, в основном животные: мыши, ежи, много лошадей и одна синяя доярка голландского вида. Я взвесила в руках шайрскую лошадь и погладила ее блестящий хвост, прежде облизнув пальцы от джема и майонеза. На верхней полке были гоночные трофеи и выцветшие розетки, которые меня не особо интересовали, так как принадлежали мистеру МакКиббину. Но когда я открыла нижний шкаф, я сорвала джекпот. Минимум три или четыре коробки из-под обуви, набитые желтыми конвертами Codak. Там, безусловно, было все, что мне нужно знать о Стюарте.

Открыв первый пакет, я оставила жирный отпечаток на верхней фотографии.

– Вот черт.

Я вытерла ладонь о голую ногу.

– Плохая, плохая, Златовласка, – сказал голос в темноте.

Я закричала. Моя рука в испуге дернулась, фотографии разлетелись по полу, как игральные карты.

30

Мы назвали нашу дочь в честь бабушки Юргена. Это не первый и даже не второй вариант. Но прошла неделя, затем еще и еще, а ребенок не может оставаться без имени так долго. Я бы все отдала, чтобы быть как Скиппер, которая в тринадцать лет вела список имен в конце своего дневника: две начертанные карандашом колонки – мальчики и девочки.

С той минуты, как мы вместе с дочерью возвращаемся домой, все отмечают, насколько мы с ней похожи: наш педиатр, наши друзья, даже наш домовладелец – постоянно курящий армянин, который держит ее под мышкой, как буханку матнакаша, и смотрит сначала на меня, затем на ребенка, шевелящего пальцем между нами.

– Одно лицо, одно лицо, – говорит он.

Я киваю, хотя понятия не имею, о чем он говорит. Ребенок выглядит как младенец. Тем не менее Юрген висит над колыбелью, исследуя физиономию нашей дочери, пытаясь отыскать частичку себя среди моих черт лица.

– Хорошо, Магдалена, – сдаюсь я, сочувствуя ему. – Давай назовем ее так.

Его лицо светится.

– Правда?

Могло быть и хуже. В его семье есть женщины, которых зовут Гервальта, Вальборга и Эдельтрауд.

– Привет, Магда, – пробует он. – Мэгги, Мэгги, Мэгги.

– Лена, – говорю я, наблюдая, как ее крохотный птичий рот открывается и закрывается, ее язык щелкает. Голодная. Яростный хмурый взгляд с красным лицом, мало чем отличающийся от Джерри Лейк.

– Да, – говорит Юрген. – Лена.

Мы снова переезжаем. На этот раз в Лос-Анджелес, где Юргену предложили бесплатное место в студии и преподавательскую работу. Но вместо того чтобы собираться в Калифорнию, я сижу среди картонных коробок в гостиной и не могу начать. Я беру одно из одеял Лены, смотрю на него и снова кладу. На этот раз она не воет. Она заснула на спине, раскинув руки, как пьяная, ее ресницы подергиваются. Я должна максимально использовать это затишье перед бурей: принять душ, почистить зубы, приготовить ужин, но для этого мне потребуется подняться с пола. Я сижу и смотрю на входную дверь, пытаясь вспомнить, куда ушел Юрген. Строительный магазин, банк, студия? Он сказал мне, и я забыла, понятия не имею. Я вспоминаю, как Юрген вылетает из квартиры перед этим, насвистывая, как будто ничего не происходит, звякнув ключами. Как у меня возникло непреодолимое желание дернуть за его лодыжки, повалить мужа на пол, уронить его, как дерево.

Мой телефон вибрирует. Сообщение.

Большая очередь. Прости. Как упаковка?

Я встаю и спешу в спальню, закидывая одежду в ящики, даже не снимая ее с вешалок, опустошаю нашу полку для обуви, опрокидываю ящики с нижним бельем. Затем я складываю кучу игрушек, подарков от мамы, для которых Лена явно слишком мала: фетровая корзина для покупок, наполненная воображаемой едой, вязаный редис и помидоры, картонная банка печеной фасоли. «Опасно», – гласит этикетка. Только для игровых целей, внутри нет настоящей еды. Дерьмо. Я вспоминаю, что холодильник пуст; я забыла что-нибудь купить на ужин.