Кому на Руси жить хорошо

С тех пор кипарис сиротою стоял,

Внимая лишь ропоту моря…»

Но Пушкин надолго прославил его:

Туристы его навещают,

Садятся под ним и на память с него

Душистые ветки срывают…

Печальна была наша встреча. Поэт

Подавлен был истинным горем.

Припомнил он игры ребяческих лет

В далеком Юрзуфе, над морем.

Покинув привычный насмешливый тон,

С любовью, с тоской бесконечной,

С участием брата напутствовал он

Подругу той жизни беспечной!

Со мной он по комнате долго ходил,

Судьбой озабочен моею,

Я помню, родные, что он говорил,

Да так передать не сумею:

«Идите, идите! Вы сильны душой,

Вы смелым терпеньем богаты,

Пусть мирно свершится ваш путь роковой,

Пусть вас не смущают утраты!

Поверьте, душевной такой чистоты

Не стоит сей свет ненавистный!

Блажен, кто меняет его суеты

На подвиг любви бескорыстной!

Что свет? опостылевший всем маскарад!

В нем сердце черствеет и дремлет,

В нем царствует вечный, рассчитанный хлад

И пылкую правду объемлет…

Вражда умирится влияньем годов,

Пред временем рухнет преграда,

И вам возвратятся пенаты отцов

И сени домашнего сада!

Целебно вольется в усталую грудь

Долины наследственной сладость,

Вы гордо оглянете пройденный путь

И снова узнаете радость.

Да, верю! не долго вам горе терпеть,

Гнев царский не будет же вечным…

Но если придется в степи умереть,

Помянут вас словом сердечным:

Пленителен образ отважной жены,

Явившей душевную силу

И в снежных пустынях суровой страны

Сокрывшейся рано в могилу!

Умрете, но ваших страданий рассказ

Поймется живыми сердцами,

И за полночь правнуки ваши о вас

Беседы не кончат с друзьями.

Они им покажут, вздохнув от души,

Черты незабвенные ваши,

И в память прабабки, погибшей в глуши,

Осушатся полные чаши!..

Пускай долговечнее мрамор могил,

Чем крест деревянный в пустыне,

Но мир Долгорукой еще не забыл,

А Бирона нет и в помине.

Но что я?.. Дай Бог вам здоровья и сил!

А там и увидеться можно:

Мне царь «Пугачева» писать поручил,

Пугач меня мучит безбожно,

Расправиться с ним я на славу хочу,

Мне быть на Урале придется.

Поеду весной, поскорей захвачу,

Что путного там соберется,

Да к вам и махну, переехав Урал…»

Поэт написал «Пугачева»,

Но в дальние наши снега не попал.

Как мог он сдержать это слово?

* * *

Я слушала музыку, грусти полна,

Я пению жадно внимала;

Сама я не пела, – была я больна,

Я только других умоляла:

«Подумайте: я уезжаю с зарей…

О, пойте же, пойте! играйте!..

Ни музыки я не услышу такой,

Ни песни… Наслушаться дайте!..»

И чудные звуки лились без конца!

Торжественной песней прощальной

Окончился вечер, – не помню лица

Без грусти, без думы печальной!

Черты неподвижных, суровых старух

Утратили холод надменный,

И взор, что, казалось, навеки потух,

Светился слезой умиленной…

Артисты старались себя превзойти,

Не знаю я песни прелестней

Той песни-молитвы о добром пути,

Той благословляющей песни…

О, как вдохновенно играли они!

Как пели!.. и плакали сами…

И каждый сказал мне: «Господь вас храни!»

Прощаясь со мной со слезами…

Глава 5

Морозно. Дорога бела и гладка,

Ни тучки на всем небосклоне…

Обмерзли усы, борода ямщика,

Дрожит он в своем балахоне.

Спина его, плечи и шапка в снегу,

Хрипит он, коней понукая,

И кашляют кони его на бегу,

Глубоко и трудно вздыхая…

Обычные виды: былая краса

Пустынного русского края,

Угрюмо шумят строевые леса,

Гигантские тени бросая;

Равнины покрыты алмазным ковром,

Деревни в снегу потонули,

Мелькнул на пригорке помещичий дом,

Церковные главы блеснули…

Обычные встречи: обоз без конца,

Толпа богомолок старушек,

Гремящая почта, фигура купца

На груде перин и подушек;

Казенная фура! с десяток подвод:

Навалены ружья и ранцы.

Солдатики! Жидкий, безусый народ,

Должно быть, еще новобранцы;

Сынков провожают отцы-мужики

Да матери, сестры и жены.

«Уводят, уводят сердечных в полки!» —

Доносятся горькие стоны…

Подняв кулаки над спиной ямщика,

Неистово мчится фельдъегерь.

На самой дороге догнав русака,

Усатый помещичий егерь

Махнул через ров на проворном коне,

Добычу у псов отбивает.

Со всей своей свитой стоит в стороне

Помещик – борзых подзывает…

Обычные сцены: на станциях ад —

Ругаются, спорят, толкутся.

«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,

Попы у харчевни дерутся;

У кузницы бьется лошадка в станке,

Выходит весь сажей покрытый

Кузнец с раскаленной подковой в руке:

«Эй, парень, держи ей копыты!..»

В Казани я сделала первый привал,

На жестком диване уснула;

Из окон гостиницы видела бал

И, каюсь, глубоко вздохнула!

Я вспомнила: час или два с небольшим

Осталось до Нового года.

«Счастливые люди! как весело им!

У них и покой, и свобода,

Танцуют, смеются!.. а мне не знавать

Веселья… я еду на муки!..»

Не надо бы мыслей таких допускать,

Да молодость, молодость, внуки!

Здесь снова пугали меня Трубецкой,

Что будто ее воротили:

«Но я не боюсь – позволенье со мной!»

Часы уже десять пробили.

Пора! я оделась. «Готов ли ямщик?»

– «Княгиня, вам лучше дождаться

Рассвета, – заметил смотритель-старик. —

Метель начала подыматься!»

– «Ах! то ли придется еще испытать!

Поеду. Скорей, ради Бога!..»

Звенит колокольчик, ни зги не видать,

Что дальше, то хуже дорога,

Поталкивать начало сильно в бока,

Какими-то едем грядами,

Не вижу я даже спины ямщика:

Бугор намело между нами.

Чуть-чуть не упала кибитка моя,

Шарахнулась тройка и стала.