Кому на Руси жить

Буру вдруг приходит дельная и очень своевременная мысль поделиться с нами припасенной в поход хавкой. Наверно, достало слушать алчное урчание в наших со вчерашенго дня голодных чревах. Подкрепившись, меняем часовых и терпеливо ждем впустую до вечера. С наступлением сумерек настает наша с Рваным очередь сидеть в схроне. Самая ответственная и уловистая разбойничья пора, для передачи бабла лучше не придумаешь.

Выпятившееся на небо рябое лицо луны с правой стороны затеняет темная челка и мне кажется, что ночное светило нам игриво подмигивает, обещая удачу.

Мы с Мишей барахтаемся в кромешной тьме на глубине двух с половиной метров. Над нашими головами с тяжким бухом закрывается воля. Надо отметить, что тот, кому понадобится вылезти из схрона, должен обладать достаточной силой и ловкостью, чтобы сначала откинуть нелегкий люк, ухватиться за края лаза и, перебирая ногами по приделанному к стенке вертикальному бревну с глубокими насечками, руками одновременно вытягивать свое тело наружу.

Мы располагаемся в дальних от входа углах на голом глиняном полу. Рваный долго кряхтит, устраивая свой толстый зад, звенит топором по мелким камушкам, бормочет что-то.

— Ты, случайно, боязнью замкнутых пространств не страдаешь? — спрашиваю. — А то забьешься тут в панике…

— Я — нет. Вот котяра мой страдает стопудово. Я его однажды в шкафу случайно закрыл и уехал на сутки. Он там все изгадил, брюки мои изодрал и досрочно полинял со страху. С тех пор к шкафу этому на три метра не подходит.

— А чего он туда полез?

— Любопытство. Он давно туда проникнуть пытался, вот и выждал момент, как оказалось неудачный.

М-да, хреновый из Рваного хозяин, кот тот, наверняка уже окочурился от голода и жажды, пока Миша тут по ямам сидит. А может накормил кто…

— Какое хоть нынче время, — спрашиваю его. — Год какой, знаешь?

— Без понятия, — заявляет в темноте Миша. — Лохматый год, но век десятый это точно.

Десятый век! Час от часу не легче. Хотя, какая мне разница, что первый, что десятый, что девятнадцатый… Не дома я и это главное.

— Слушай, — говорю, — а где все эти старославянские паки, иже еси, аз есмь и так далее? Почему мы их понимаем, а они нас без особого напряга?

— А черт его знает, — отвечает Миша. — Меня тоже этот вопрос занимает. Понимают, да не все. Слэнговые и специфические слова не разумеют, как и любой не знакомый с темой человек. Так что не парься, я же не парюсь по этому поводу. Понимаем друг дружку и замечательно.

Понятно, ни хрена Рваный не знает, довольствуется тем, что есть. Но выражает готовность по крупицам собрать всю информацию о нашем нынешнем месте обитания. Это как раз по Мишиному аналитического склада уму. Я, даже если соберу все мыслимые данные, не смогу их толково применить за отсутствием элементарных исторических знаний.

Сам не знаю отчего, но я здорово злюсь на Рваного. Видимо, в глубине души считаю его виновником своего положения. Не сиюминутного, а глобального. Черт его дернул приехать за мной в тот шалман…

Болтать почему-то больше не хочется. Становится оглушительно тихо. Сидим как партизаны в каменоломнях. Жуть пробирает с непривычки стремная. Лезет мысль, что данный схрон выкопан аккуратно, но в сущности он дерьмовый и беспонтовый. Не жилой, ибо весной талому снегу и просочившейся верховодке попросту некуда будет уходить — не позволит слой плотной глины, начинающийся сантиметров в восьмидесяти от поверхности. Стены внизу и сейчас, на исходе лета, сыроватые, видно, что вода, стоявшая выше пояса, ушла не так давно. И почему такой глубокий? Зачем держать подобный объем под разовые сбережения? Хотя, золоту и серебру вода нипочем, наоборот, лишняя маскировка, чего не скажешь про железки и меха. Ну, да ладно, хозяину виднее, я, может, до конца чего и не догоняю.

Отсидели в относительном спокойствии по моим неточным прикидкам около часа. За это время я три раза успеваю проверить крепость ремней, приготовленных для обездвиживания Тихаря.

— Что-то не торопится, сволочь, — запричитал и завозился Миша. — Эх, Старый, чую я неладное. Может отодвинем крышку, глянем?

— Спугнуть хочешь? — шиплю я. — Сиди ровно.

Рваный затихает. Думает мне не охота узнать что там да как, лезет со своими мудрыми мыслями.

Вдруг становится невыносимо душно, я разом вспотел, словно перед боксерским мешком десять минут поскакал. Рваный тоже дышит тяжело, пот со лба трет. Как бы ему тут худо не сделалось, лишнего веса в нем все же прилично.

Тихо, однако. Снаружи кажется еще тише, чем внутри нашей ямы, мы словно внутри медного чайника, поставленного на медленный огонь, того и гляди крышка начнет подпрыгивать.

Но крышка не подпрыгнула, а бесшумно исчезла, явив прямо перед нами на полу отчетливую тень на фоне желто-лунного квадрата.

Глава пятнадцатая