Михаил с облегчением вздохнул, увидев знакомого интенданта в комнатушке при складе.
Круглолицый, одетый в старенькую меховую летную куртку и стеганые брюки, он сидел у раскаленной от жары печки — бочки из-под авиационного масла с вырезанной дверцей.
— С наступающим праздником, товарищ начальник, — приветствовал интенданта Вологдин. — Народу — никого.
— Выдавать нечего, дружище! — По слову «дружище» Михаил понял, что интендант узнал его. — Все, что было, роздано. Ни запасов, ни поступлений нет. Здравствуй, морской сокол. Живой, значит?
— Жив-здоров, того и вам желаю. А это жена моя, Екатерина.
— Здравствуйте, сударыня. Техник-интендант первого ранга Смирнов Виктор Александрович. Наряды, доверенности есть? На какое довольствие?
— Мы с личной просьбой, — смутился Вологодин.
— Личных просьб не исполняем. Так же, как и общественных.
— В порядке исключения прошу… Пустая бочка мне нужна… Печку дома сделать, — проговорил Михаил.
— Чего не могу, того не могу. Все раздали. Ни одной бочки в наличии.
— Я очень прошу. Жена замерзает. Самую ржавую и дырявую бочку.
— Еще в октябре все ржавые и дырявые отдали.
Вологодин заметил у ворот несколько бочек и никак не предполагал, что получит такой решительный отказ. Михаил знал Смирнова давно, это был приятель инженера его эскадрильи.
— Не ведаю, как вас и просить. Вот возьмите… — Михаил снял с руки «Кировские» часы и протянул их интенданту. — Хлеба полбуханки могу из дома принести.
— Ничего мне от вас не надо, — с обидой сказал техник-интендант, убирая руки за спину. — Я взяток и золотом не брал. В общем, прошу освободить помещение.
— Пойдем отсюда, Миша, — дернула мужа за рукав Катя.
Интендант пристально посмотрел на дрожащую, исхудавшую — кожа да кости — Катю и неожиданно для Михаила сказал:
— Вот что, летчик, неси с улицы снег. Печку мою остудим, забирай ее. А бочки у ворот для госпиталя предназначены.
— Ваша мне не нужна. Пользуйтесь сами.
— Бери, пока даю. Закрывают скоро склад, не нужна будет печка. В углу старые санки стоят, на них и вези…
— Коли так, спасибо, Виктор Александрович.
— Прощевай пока, пилот, — сказал Смирнов, помогая проволокой прикрепить к саням еще теплую бочку, — воюй удачливо. Может, еще встретимся.
— Обязательно. Мы с женой вам стольким обязаны, — крепко пожал ему руку Вологдин.
На командира с санями, как ни странно это было для самого Михаила, никто не обращал внимания. За время блокады привыкли ко всякому. Вологдины обошли стоявшие против здания бывшей Фондовой биржи зенитные орудия.
У берега по-прежнему чернели группы людей — очереди у прорубей. Сходив на развалины, Михаил набрал кирпичей, выложил для печурки квадрат между окном и кроватью, вывел на улицу трубу. Весело затрещал огонек. Подошла Катя, села к буржуйке и, посмотрев на груду досточек на полу, спросила:
— С маминого сундука начал заготовку дров?
— Сундуки после войны наживем! — отшутился Михаил.
— На три дня мебели нам хватит! — в тон ему рассмеялась Катя.
Она поставила на печурку чайник с водой, приготовила кашу из пшенного концентрата. Михаил подошел к висящему на стене репродуктору, воткнул вилку в розетку. С удивлением услышал до боли знакомый голос с заметным кавказским акцентом и воскликнул.
— Катюша, ведь это Сталин говорит!
Она бросила все и подбежала к репродуктору. Затаив дыхание слушали оба откровенные слова о причинах временных неудач Красной Армии, о провале гитлеровского плана молниеносной войны, о растущем сопротивлении захватчикам…
— Где же он выступает? — прошептала Катя.
— В Москве, на торжественном заседании в честь двадцать четвертой годовщины Октября.
Даже шипение выплеснувшегося из чайника кипятка не отвлекло их внимания. Они слушали доклад, не пропуская ни единого слова, сердца их наполнялись уверенностью в том, что страна и ее народ выстоят в жестокой борьбе.
Затем по радио зазвучали рожденные войной песни.
— Не сдадут фашистам Москву, — убежденно сказал Михаил.
— И Ленинград тоже, — добавила Катя.
— Ты все-таки открой мне хоть часть секретов, Катюша, — попросил Михаил. — Сколько еще учиться? Где мне тебя искать?
Катя только молча пожала плечами.
— Представить тебя не могу с рацией и автоматом, — сказал он и начал ходить взад-вперед, меряя комнату широкими шагами.
Вдруг вспомнил, что в первые же минуты свидания почувствовал: Катя чего-то не договаривает, умалчивает о чем-то важном, может быть, главном.
— Где бы я ни была, милый, всегда буду думать о тебе…
Чтобы развеять мрачное настроение, Михаил занялся хозяйственными делами. Принес с Невы воду, на окне поверх фанеры прикрепил плотную материю, чтобы не дуло, по краям двери набил широкие полоски войлока, разрезав свои старые валенки.
— Погаси коптилку и зажги свечку, она в стакане на буфете, — сказала Катя. — Спички не трать, от печки запали.