Кому светят звезды

В их комнате леденила стены стужа. Печки-буржуйки не было, а отверстие возле окна, где выходила на улицу труба, заткнуто тряпками. Стол и буфет исчезли. На уцелевшем стуле лежала прижатая пустым стаканом записка:

«Миша, милый! Писала тебе по всем адресам, не получила ответа. Уезжаю очень далеко. Сообщу о себе, когда будет возможность. Береги себя, родной. Я хочу, чтобы мы оба дожили до нашей Победы! Целую тысячу раз. Всегда твоя Катя».

Даты в записке не было.

12

В школе радистов Кате Вологдиной удалось выполнить всего два прыжка, а инструктор говорил девушкам, что парашютистом становятся после трех. И вот решающий, третий прыжок ей приходилось делать за линией фронта, в тылу врага. «Что ждет на земле? — тревожно думала она, смотря в иллюминатор «Дугласа», за стеклом которого синела пугающая темнота. — Вдруг встретят не свои, а враги?» Она невольно тронула пистолет, спрятанный во внутреннем кармане полушубка.

Неулыбчивый штурман сказал тихо: «Пора!»

В машину ворвался упругий холодный ветер. Катя подошла к люку и шагнула в темный проем.

«Спокойно, спокойно», — убеждала себя радистка и, отсчитав до двадцати, дернула металлическое кольцо на груди. Хлопнул над головой шелк парашюта, стропы рвануло, и падение замедлилось.

«Что там, внизу? Сумею ли приземлиться у костров, как задумано? — Неизвестность пугала. Вологдиной показалось, что ветер относит ее в сторону и вот-вот она потеряет из виду мерцающие внизу огненные круги. Страх заслонил другие чувства, Катя старалась отвлечься, успокаивая себя, что сейчас будет среди своих, где ее ждут. — Надо думать только о том, что делаешь. Толково приземлиться».

Приземлилась удачно. Ноги и руки погрузились в мягкий, рыхлый снег. К счастью, было безветренно, парашют быстро погас. Вологдина отстегнула его, осмотрелась. Вокруг никого. Костры, запомнила она, находились левее. «Почему мне так боязно? Я же знала, куда и на что иду. Неужели нельзя победить это мерзкое чувство — страх?»

Сквозь шелест ветвей донесся резкий птичий крик. Птица это или человек, подражающий какому-то пернатому, Катя не поняла. Она собирала непослушный шелк парашюта, когда за деревьями услышала требовательное:

— Пароль!

Голос прозвучал так неожиданно, что Вологдина растерялась, не успела выхватить пистолет. Она смотрела на высокого человека и не могла вымолвить ни слова.

— Пароль забыла, красавица, или еще что случилось? — осветил ее лицо фонариком подошедший мужчина.

— «Москва».

— Тогда здравствуй, товарищ «Москва»! Отзыв «Ленинград». Как добралась?

— Хорошо, спасибо, — ответила Вологдина, машинально отметив, что ростом она только по грудь высоченному партизану.

— Ребята парашют заберут. Пошли. Я зовусь Петром, фамилия Оборя.

— Екатерина.

— Давай, Катерина, вещмешок нести подсоблю.

— Осторожно, там рация и запасные батареи.

Над верхушками деревьев тускло затеплилась заря. Рядом с партизаном Катя чувствовала себя уверенно, бодро. «Страха моего — как не бывало, — подумала она. — Вот ведь как устроен человек…»

Рассвело. Окончательно успокоившись, Катя приглядывалась к спутнику. Это был молодой человек, лет двадцати двух, с резкими и выразительными чертами смуглого лица. Из-под серой шапки выбивались черные волосы. Под носом топорщились лихие усы.

От посадочной площадки шли по наторенной тропе, на которой их то и дело останавливали дозоры, негромко требовавшие пароль. Вскоре, миновав строй желтоствольных сосен, попали на лесную просеку с холмами землянок. Возле одной стоял человек в белом полушубке. Темные с проседью бакенбарды, усы и борода так густо покрывали его лицо, что на нем можно было разглядеть лишь нос да остро поблескивающие глаза.

— Командир отряда товарищ Колобов, — шепнул Петр. — Между собой Дедом зовем.

— Чего, Оборя, шепчешься?

Не ответив, Петр громко отчеканил:

— Товарищ командир, группа задание выполнила. Радистка с рацией доставлена!

Колобов снял огромные меховые рукавицы и, подав Вологдиной теплую руку, сказал:

— Помоложе никого не могли прислать?

— Это быстро проходит, — нашлась с ответом радистка, вспомнив уже где-то слышанную фразу.

— Не обижайтесь. Нашу радистку скоро в тыл отправим. Ребенок у нее должен быть, — сказал командир отряда. — Она-то не очень хочет уезжать, муж здесь. Да две жизни в одной сберегаем. Так я говорю?

— Очень правильно говорите, — ответила Катя. — Сейчас дети редко у кого.

— Недельки две — три вместе поработайте, — продолжал командир. — До этого, может, еще не по специальности задание будет. Расхолаживать не хочу. Война здесь со всех сторон. Пообвыкните. Есть хотите? Да что я спрашиваю, из Ленинграда ведь. Накорми ее получше, Петро.

Попрощавшись, командир заторопился в другую сторону.

— А мы куда?

— Согласно приказанию. Тебя на место жительства. Пока оглядишься да расположишься, я харч принесу, — ответил Петр.

Она вошла в жарко натопленную землянку. «Постарались для меня», — благодарно подумала Вологдина.

Тут подоспел Оборя с двумя котелками. Суп с клецками показался объедением, а ломоть свежего хлеба был больше двухдневной ленинградской нормы.

— Всегда так хорошо питаетесь? — спросила Катя.