Кому в Раю жить хорошо…

– А что у нее вся шея в кровоподтеках? Душили ее! – возразила мать холодно.

– Не выдумывай! Обвинить человека легко, только это еще доказать надо! Я что, не знаю сеструхи моей? Погулять, выпить, ну, своего не упустить, но над человеком измываться?.. Нет, не способна она, – отец нервно перебирал пальцами, как никогда с ним не бывало. – Парамоновна давно помирать собиралась. Невзлюбила Валентину, вот и придумала. Не ужились они. Васькина прежняя жена слова поперек не сказала бы, горшки выносила, а эта наговорит, не угонишься. Палец в рот не клади. Так ведь счастье не в горшках! Может, обвинить хотела, мало ли что взбредет в голову старому человеку?

– Я смотрю, ты готов весь белый свет обвинять?! – тоскливо проговорила мать. Манька слегка повернулась, отворачиваясь от отца. Рожаться ей расхотелось. – Вот такой думы не было у тебя, пока две недели назад ты с ними не уехал за дровами в лес. Не узнаю я тебя, Мишутка. Ровно подменили. Тот да не тот.

– Брось, Малина! Я о тебе… – он с любопытством посмотрел на живот матери. И Манька вдруг уловила в его глазах легкое разочарование. – О малышке. Значит, девка… Парамоновна повитуха, ей ли не знать…

– Ой ли! – не поверила мать.

– Мне наш старый дом во как нужен! – отец сделал жест у горла. – Я на прииске золотишко откопал бы. Ты ведь знаешь, я в горах как у себя дома. Чего-чего, а добра у нас хватает, места богатые. Я песок нашел чуть выше по реке. А Парамоновна… зря, что ли, просила достать человека, который завещания пишет, если не готовилась умереть? Вася переживает. Валентина места себе не находит.

– Они старуху убили, а ты… Ради чего? Ради развалюхи, в которой старуха жила?

– Пойми ты, не мог Вася желать ей смерти, и сеструха не могла, – отец вымученно поднял глаза, но во взгляде Манька увидела лишь холодную решимость.

И Манька вдруг подумала, что отец не искал ответ, он его знал не хуже матери. Выбор… – это и был его выбор. Холод вошел в сознание – не в то, которое испугано вздрагивало от каждого резкого движения, от каждого резкого слова, – в сознание, которое искало истину в прошлом. Она ворвалась в свою жизнь, как кинжал Дьявола, проткнув себя в самое сердце. Отец юлил, выгораживая человека, который не раз и не два устраивал публичные скандалы с обвинениями в адрес матери, а мать сдалась, поступив как обычно, когда отец принимался стоять на своем. Она настраивалась убедить его после, когда он остынет.

Но Манька, та, которая была в Аду, знала – Боги пришли и не уйдут, пока не соберут кровавую жатву. Огонь, зажженный рукой человека, выжигал все, что не имело отношения к чудовищу, который держал в руке спичку. Мать и ребенок в ее чреве удивительно не соотносились с планами хладнокровных и безжалостных Богов. Отец не спорил, он безропотно подчинился их воле, иногда начиная противоречить самому себе, и принимал свои слова за истину каждый раз, как произнес слово. Он вампир! Он уже вампир! – кричала она матери, но та продолжала улыбаться и верить ему.

Слова о похоронах вытолкнули ее из прошлого против воли…

И она знает, как плохо в гробу лежать. Откуда? Не иначе, где-то на стороне вампира ее тоже похоронили… понарошку. Или душу. Вот откуда гробик… Чувствовала иногда, как неизбежность. И если бы не Дьявол, который объявил душу не живой, но и не мертвой, думала бы и страшилась, приближаясь, как к болезням, которые сначала увидела на ком, испугалась, а через неделю вот она болезнь, согнула и не лечится. С Дьяволом сама мысль полежать в гробике казалась кощунственной, и болезни отступали, когда высмеивал их.

А люди-то поднимают эту думу и умирают!

Сколько раз сама слышала, вдруг почувствовал человек смерть свою, занедужил, или несчастный случай вышел, и умер – будто на тот свет за душой побежал.

А вампиры, оказывается, могут и шутя…

Так вот откуда взялись гробы, в которых они спят!

– Василий, конечно, не знал, что Парамоновна записала дом на сестру… На ту, которая в город подалась, – отец говорил обиженно, будто только что сам лишился наследства. – Васька тогда с женой еще жил. Потом, когда с сеструхой у него закрутилось, вроде как одумалась старуха, обратно собралась переписывать… Вася-то и помыслить не мог, чего пристает к нему с просьбой найти человека, который дома отписывает, – отец посмотрел на мать с недоумением. – Но не убивать же мать из-за дома! Ты вот, в смерти жены Васькиной Валентину обвиняешь, а зря. Может, как раз наоборот, Парамоновна в гроб ее положила. Васька к Валентине ушел, дитя умерло, сама хворая оказалась, а тут еще старуха по миру пустила… Так что, Валентина ни при чем, пусть Парамоновна себя винит, – сделал он категоричный вывод. – А Васька… сердцу не прикажешь!

Мать поглаживала живот, думая о чем-то своем. Манька пока не поняла, будет ей сегодня облегчение, или нет. Слушая ругань родителей, которые раньше души друг в друге не чаяли, и вдруг в одночасье стали чужими, она уже сомневалась, что они помирятся, как все прошлые разы. Ссора затягивалась.