Кому в раю жить хорошо...

Могла ли она предполагать, когда увидела змей, которые вились у ее ног, что злобные твари, которые выгрызали самые дорогие воспоминания — те самые Спасители, соблазнившие землю?! Не помянуть Ад добрым словом она не могла. Все мысли ее вращались вокруг одной единственной цели: вернуться обратно в обитель Дьявола и растоптать их головы. Ради этого она вытерпела бы любую боль! Но как? Может, Дьявол возьмет ее в Ад еще раз, и она спокойно пройдет по всем дорогам? Вряд ли. Рай и Ад существовал, но в таком далеком измерении, что и в праздники туда не попадешь ни на каком транспорте…

— Дьявол, — тихо позвала Манька, уверенная, что он слышит. — Забери меня к себе!

Голос его пришел прямо в мозг, в то время, когда он сидел у входа и беседовал с Борзеевичем, уговаривая его подождать и не тревожиться из-за нее хотя бы сутки:

— Не могу! — ответил Дьявол, похлопав ее по плечу из пространства над нею. — Теперь и ты знаешь, как тяжело поднять землю на Небо. Гордый человек не ищет утешителя. Он противится воле угнетателя, чтобы поверить в себя. И ты сможешь. Стать сильной — научиться вырвать жало земной твари в любом месте. Это и есть ваша земля. Она горит, а люди не видят.

Манька залезла под одеяло, свернулась калачиком. Она так и не научилась разбираться ни в людях, ни в Дьяволе: сам собой он кажется добрым, всегда найдет слова, чтобы поддержать, а как посчитаешь, так лучше бы вампиром родиться. Нет, не станет он помогать. Показать одно, а вызволять — другое. Дьявол не утруждал себя объяснениями, не тратил слова, как и положено Богу. Так почему раньше не замечала то, что так явно видит сейчас? Как же нашли-то ее? Кто надоумил, кто сообщил о ней вампирам? Как узнали, что именно она тот человек, который носит матричную память ублюдка? Не помнила, чтобы хоть чем-то выдала себя, чтобы хоть раз почувствовала связь, не встретились ни разу… А ведь и ее могли прославлять радиостанции, и ей могли поклоны бить послы заморские! Сам Дьявол защищал бы ее, лишь бы душонка не догадалась. Слабым нигде не было места, ни на земле, ни на небе. Царствие Божие силою берется, а у какого Бога удел отнимать — человек решает. Понятное дело, кто будет у Дьявола оспаривать?! Так не все ли равно, кто проживет на земле остаток дней? Она, Манька, или мерзавец, который отнял у нее жизнь, она будет гореть, или он, если конец у обоих один? Дьявол признался, вылечить убитую душу нельзя, разве что воткнуть в сердце кол…

Даже в Аду не получилось сказать родителям спасибо за сиротскую долю! — оба сгинули, как будто и не было их никогда. И как бы не надеялась Манька на встречу в другом месте, мать ушла вместе с отцом. Не простил Дьявол ни соплей, что наматывала на кулак, ни унижений, не простил и отца-вампира, который во всем винил мать. Только память еще хранила их прикосновения и веселый смех. Глубоко. Так глубоко, что и в Аду не достать. Не повезло им, слишком заметным было их счастье — и сразу же нашлась добрая нечисть, раскрывшая глаза на неправильную постановку семейной идиллии. Да и зачем ей эта встреча? Что бы она им сказала? «Здравствуй, мама, здравствуй, папа, а я вот не утопла, знаете ли, живучая оказалась, и не повесилась… грустно, правда?…»

Ну а как соблюсти Закон, если двое не могут землю поделить, то и дело передвигая межу? Хуже, если нечисти земля приглянулась… Это у Дьявола все просто, а люди… По себе она знает, ни за что не согласятся жить в мире. Может, у кого-то по-другому, но у нее случилось вот так. Если бы ее душа хоть чуток осталась человеком — но не осталась. И полюбовная встреча закончится смертью одного из них. Ее, конечно, кто ж позволит укокошить Его Величество?

И снова боль воткнула в сердце острое жало. Как больно!

Вот он — Ад! Только ни Тверди нет, ни твердыни, чтобы достать иглу … Манька боялась пошевельнуться, что бы не дай Бог не напомнить о себе — ибо не было в этом мире никого слабее. Слабость показывать не хотелось. И не было в мире человека, который захотел бы положить себя рядом, если завтра война. Чем больше усилий она прилагала, тем активнее работало радио, пробивая головы людей, которые становились врагами. Просто так становились, по наитию, глубоко подсознательно. В духовном мире закон был тот же: действие равно противодействию. Так выходило, если смотреть Дьявольскими глазами. Даже Борзеевич, и тот открывался в минуту скорбей: «Я, Маня, существо положительное, но и отрицательное!»

Вроде бы чистый бред, и кто бы поверил? — но бред, утвержденный Законом. И в такие далекие времена, когда сама земля была бредовой идеей.