Кому в раю жить хорошо...

Она подчинилась, едва сдержавшись, чтобы не вцепиться в девичью шею. До жертвоприношения новой жертве предстояло пройти процедуру слияния, раскрываясь в каждом грехе, за которые ее будут обвинять. Томительное время! Вся ее жизнь — ожидание и наслаждение болью. О, как она хочет утолить этот голод! Ей нужна была вся кровь, которая существовала на земле. Без крови она внезапно осознавала, что ее нет. Каждую жертву она подводила к тому, чтобы пролитая кровь стала кровью той, которая смотрела из глаз мужа перед каждой бедой. Иногда ей начинало казаться, что борьба с чудовищем за чистокровного мужа-вампира самое тяжелое испытание, уготованное ей в этой жизни. Она не сомневалась, что он не предаст ее. Обеты легли перед Богом — и рука его не дрогнет, ибо он сам приказывал себе. Клятва, данная им над телом своей души защищать любимую от любого зла, защитит ее и от него самого. Ей нечего боятся, он вскроет вены, если она прикажет, но все же… В его сердце она была не одна, и она это чувствовала. И скрипела зубами от ненависти, когда неведомая сила начинала управлять ее мужем, другом и братом. Он не принадлежал ей. Не полностью. Пока не принадлежал. Мученица в его чреве напоминала о себе самым неожиданным образом. Его Величество становился непростительно мягким, податливым, человеком… Она видела, он не чувствовал жажду крови, как она, принимая правила, как игру, угождая ей и тайному совету. Обычно вампиры не истязали себя, но ему обряд очищения нужен был как наркотик.

Почему проклятая, почему не она его собственница?! Почему ей приходится вырывать его силой из лап чудовища? Почему ей достался другой, имя которого она не в силах произнести, чтобы не чувствовать ущербность? Почему Бог не соединял недостойного с недостойным, а достойного с достойным?

И хорошо, что не родилась, иначе родители убили бы его раньше, чем они встретились.

Уж лучше так… Возможно, советник правильно заметил, нужно время, чтобы он почувствовал, что значит быть вампиром, мыслить как вампир, чувствовать как вампир.

Но тревога не покидала. Почему муж не становился вампиром? Почему все еще человек, если проклятая мертва? Его здравый рассудок ей был нужен, как никогда. Где она? Где мать? Где тетка? Неужели подвели, упустив чудовище, и она обманывалась, успокаивая себя? Маловероятно, но подозрения то и дело находили подтверждение. Это проскальзывало во взгляде мужа, во внезапно вспыхнувшей жалости к тем, кто не заслуживал ничего, кроме презрения, то в рассуждениях, которыми никогда не загружались вампиры. Нет-нет, он вдруг помогал человеку избежать смерти — и жертва, приготовленная в пищу, ускользала под самым носом. Слишком противоречивы были его чувства, что совсем не свойственно вампиру. Или, как вчера, вдруг начинал рассматривать ее с невежеством, сожалея о потерянных ею человеческих качествах. Он и сам не раз замечал, что не способен мыслить объективно, и с ним что-то происходит: то вдруг ни с того ни с сего начинала болеть шея, голова, ломило спину…

Это у вампира-то?!

У царской четы все было далеко не так идеально, как у других соединившихся пар. Но с другой стороны, никто не добивался того же. Манька с некоторой жалостью взглянула в сторону мужчины, лежащего в глубоком сне. Или та, далекая могила, которую наложили на него, избавляя отца от наследницы, еще не подозревая о его существовании, давала о себе знать? Неужели отец и Матушка, сами того не желая, все-таки лишили его возможности стать чистокровным вампиром? Неужели ей придется коротать свой долгий век в одиночестве?

Манька скрипнула зубами.

Девушка на его спине все еще была жива, ее готовили к кровопусканию. Бьют, и пусть бьют. Жалкое, противное существо, лишенное разума и свободного полета мышления. Прекрасные чувства любви не доступны ее пониманию, и не о чем сожалеть. Муж-пьяница, куча грязных оборванных сопливых детей, после каждой попойки синяки под глазами, заношенные и застиранные платья, висячие ягодицы и живот, в разрывах после нескольких родов, сальные жиденькие волосы… — это все, что мог дать ей Бог. Таким не дано понять, что есть этикет, философия, тренажерные залы, чувства стиля и тяга к прекрасному. И этот сброд — еще одна проблема, с которой носится Его Величество. Ему бы подумать о том, что оборотни стали не так послушны, что там, за горами, не спокойно, и пора бы урезонить распоясавшихся престолонаследников, которые, без сомнения, причастны ко всем последним событиям.

А она-то, тоже хороша! Как могла проглядеть надвигающуюся опасность?

Возможно, именно об этом предупреждал его взгляд, когда в глубине его глаз она вдруг увидела, как обличенные ею твари, отданные матери как свиньи на пропитание, будто вырвались из Ада и приблизились настолько, что дыхание их стало невыносимо смрадным. Она напугалась до смерти и долго не могла смотреть в глаза любимому, пока обряд очищения не изгнал из него бесов. И когда он, по настойчивой просьбе совета лег козлом отпущения посреди шабаша, она не удержалась, припоминая все нанесенные ей за время одержания обиды и оскорбления.

Ему, мужу!