Кому в раю жить хорошо...

— Это просто! Берешь человека в одной земле, ставишь на другую сторону, и смотришь, обо что он споткнется. Вампир мертв, но горсть его земли не меньше твоей. Она хранит его боль и твою дрему, а твоя земля твою боль и его дрему. Поэтому человек может легко разобраться с врагами земли или создать демона. Когда нет души, бейся за всю землю. Будет время, она принесет плоды. Ты у земли одна — вампир мертв. Покайся и покажи земле, что сделали с ней Боги, которые похваляются собой

Манька отбивалась, но ни один ее ответный удар не достиг цели. Она билась с пустотой, которая метелила ее почем зря. Некоторые удары были настолько сильными, что голова ее сотрясалась. Бежать было бессмысленно и некуда, черные скалы и камни не имели укрытий, и твари, вызванные к жизни, перемещались вместе с ней, как будто она несла их на себе. В прочем, так оно и было. Она уже не сопротивлялась, взирая обреченно на них и на саму себя. Так, по крайней мере, она оставалась на месте, а твари земли двигались, но необычно, оказываясь порой наполовину в земле, или в воздухе, но ступая уверенно.

— Как? Каюсь, Господи, каюсь! А нельзя убрать вампира? — жалобно попросила Манька. — У него все равно дерева нет… Помоги! Он у меня всю башку изгадил…

Дьявол засобирался. Манька это почувствовала по интонации его голоса и по торопливости.

— Я могу помочь вампиру, — с отчуждением проговорил он, будто она взаймы у него попросила, а он любезно отказывал. — Вампир — моя надежда на новые просторы, у нас с ним договорные отношения, скрепленные кровью. Когда он чиркнет по Бездне, прах и некоторые проценты мне достанутся, — напомнил он. — В сущности, я завершу начатое — мои струпья сгорят, теперь уже навсегда, но, по-моему, справедливо возблагодарить идущего на смерть?! Это, Манька, дань мне, умирающему! Если ты жить собралась, мне молиться — пустое занятие. Я могу поднять человека, но не в ущерб себе. Молись земле, которая гонит тебя и принимает, прими на себя грех. Пей мерзость и кажи ей руки. И пусть она решит, сколько крови на них. После скажешь спасибо…

Последние слова Дьявола пришли издалека.

Манька злилась, что не может видеть его как обычно. Она достаточно хорошо изучила его повадки и могла бы по виду его определить, что сделать, чтобы мерзость ушла. Когда у Дьявола глаза добрые были, как же, жди, облюбился — готовит пакость! Виноватые — можно расслабится, время еще есть. Холодные — копай себе могилу… Озаботился — могла бы лучше, но все позади… На мир Дьявол смотрел по-другому. Добрыми глазами — любил. Озаботился — поможет кому-нибудь, бескорыстием заболел. Холодными глазами — быть беде. Виновато… ни разу не замечала, чтобы Дьявол смотрел на мир виновато. Даже не сказать к чему. А так она могла по уши стоять в дерьме и думать все что угодно — но сто ответов будет ямой.

— Замечательно! Без вины виноватая! — она бы развела руками, но руки не поднимались. Не иначе обе были сломаны, или обездвижены медикаментозно. Или связаны. — Я мерзость, мерзость! — повторила она, прислушиваясь к своему чреву. — Все беды от меня одной!

И вдруг в том месте, где она валялась, она снова увидела черта, а сама оказалась чуть в стороне и стоя.

И не одного — двух.

Теперь перед глазами у нее были две Маньки.

Один черт продолжал шевелить губами, сидя на невидимом стуле, ушедший в себя, глаза его оставались неподвижными. Второй катался по земле с затравленным видом, весь перепуганный, с уздой на голове, с удилами между зубов, облитый помоями и обмазанный какой-то гадостью, его била дрожь, он таращился по сторонам, и тоже не в себе, словно опоенный зельем. Черти были скорее мертвы, чем живы. И как бы ни старалась, рассмотреть их лица не получалось, чтобы удостовериться, что это она сама. Объемные, но какие-то несуществующие. Ни лиц путем, ни прочих частей тела. В том месте, где должно было быть тело, была тьма, наполненная содержанием. Она не понимала, не помнила, не узнавала.

Это ж сколько надо мучить человека, чтобы кровь из него добыть!

Манька сразу догадывалась, где была ее дрема, а где земля хранила боль, но боль ее и вампира смешались в одно кровавое месиво, она была почти одинаковой.

— Смотри, кому помогаешь! — одного черта пинали.

— Как от стыда отмоешься, если эту суку пожалеешь?! — второму выговаривали.

— Да-а, убытки от тебя, Маня, ничем не покроешь! — удивлялись испытующие нутро.

Теперь Манька была то одним чертом, то другим. Оба они пили ее и поили, извлекая на свет ужасы, скрытые в земле вампира, изредка из ее земли. Иногда они становились одним чертом, внезапно уплотняясь, иногда один из них таял вместе с прочими тварями. Иногда, как приведение — самый убогий, самый ненужный и сопливый — между ними ходил еще один черт. Видела она его то сбоку, то спереди, то со спины.