Кому в раю жить хорошо...

И вдруг Манька поняла, что эту самую жопу видела перед собой много лет, только не могла понять, что за хрень… Те же самые ощущения, когда задница давила на лицо, на глаза. Тот же запах, когда она думала, что пахнет от нее самой, стоило ей прийти на важную встречу или в тот момент, когда она находилась среди людей, которым ей очень хотелось понравиться. И она, стесняясь, пряталась и отодвигалась, испытывая чувство стыда и неловкость…

«Наверное, записана в матричную память как образ» — догадалась Манька, не зная, то ли благодарить черта, что он вытащил ее на свет божий, то ли убить за осквернение лица. Задница не могла быть сама по себе, явно, кто-то показывал. Из-за этой задницы она так часто оказывалась в заднице, что готова была убить эту тварь, которая прикрутила ее к ее лицу.

Перед глазами мелькнула рука, нога — задница начала истаивать.

Манька почувствовала облегчение, как только освободилась от части тела, и сразу же насторожилась: Ад несколько ожил. Она вдруг заметила, что камни медленно движутся. Беззвучно, безмолвно.

— Теперь твоя очередь! — добродушно напомнил черт и растянулся на земле.

Он как будто не заметил, что земля содрогнулась и скала рядом с ними раскололась надвое. Манька не знала, бежать ей, или упасть на землю, но трусость выказывать не хотелось. Она была благодарна черту — он значительно облегчил ей жизнь, освободив от рукотворной зависимости, ломать ему хребет расхотелось.

Она махнула рукой и повернулась, собираясь уйти.

— Ну, пожа-а-а-луйста! — расстроился черт. — Я только-только вернулся, и мне просто необходимо подняться выше!

— Выше, это куда?

Черт перестроился и снова стал похож на нее. Но как-то странно выглядела она на этот раз: дикий невменяемый блуждающий взгляд, напряженность, одежда заляпана кровью.

— Домой, — жалобно простонал черт.

— А где вы были? — спросила Манька, усомнившись, что таким образом можно попасть в другое место.

— О! Бесплотное чудовище схватило меня и бросило в пещеру, выбраться из которой нет ну никакой возможности! И заставило лизать такую гадость! Тьфу, тьфу, тьфу! — черт высунул язык, соскребая пальцами воображаемую липучую массу. — Она жгла мне внутренность! — признался он. — Но вдруг я почувствовал, что свободен. Ну, пожалуйста!

Манька потопталась в нерешительности.

А вдруг и в самом деле черту без этого никак? В Ад тоже попасть не так просто. Убиться надо.

— Ладно, — с сомнением согласилась она, прицениваясь к размерам черта.

Тот же рост, тот же вес, и силы, наверное, одинаковые. Спину она ему вряд ли сломает, но, возможно, черту не покажется, будто она не откликнулась. Она пристроилась сзади и, ухватив за подбородок, осторожно натянула голову на себя.

И тут обман!

Пальцы чувствовали обыкновенную кожу, а глаза зрели шерстку.

Ничего подобного ей делать не приходилось, но само действие показалось ей странно знакомым. Руки будто сами сцепились вокруг его шеи, колено уперлось в позвоночник. Черт кряхтел, но терпел.

— Если бы чем-то натянуть… — расстроено предложила черт, когда понял, что силенок ей не хватает. Но не растерялся. — А ты веревочку возьми! — посоветовал он, протянув тонкую бечевку.

Бечевка тоже показалась знакомой… Манька сложила ее в два ряда и, накинув на шею черту, изо всех сил потянула на себя. Черт стал задыхаться, лицо у него вздулось, покраснело, глаза закатились, стали пустыми, зрачки расширились. Он смотрел на нее, но не видел. Манька испугалась.

— Тебе не больно?! — участливо поинтересовалась она, испугавшись, что черт задохнется.

— Ха-ха-ха! — мужским, странно знакомым голосом рассмеялся черт. — Я убиваю бомжу! В голове не укладывается! Но если для того, чтобы стать твоим мужем надо убить… пожалуйста!… А, пошла она! Откуда ей знать, как люди живут? Мудаки, нарожают, а государство воспитывай. Зацени! С характером… Долго так держать? Ну понял, понял… Клянусь любить жену свою и в горе и в радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности… Душу положу жене своей, и получу душу разумную… Аминь!

Манька вздрогнула, затрясшись всем телом. Пена шла у нее изо рта, лицо побагровело, она содрогалась, чувствуя на спине тяжесть. Боль вонзилась в сердце и в тело. Сознание стало уплывать, и не то черт лежал под ней, не то она под ним. И сразу почувствовала, как врезается в шею тонкая удавка, как колено упирается в позвонок, как тяжелое тело придавило внутренность чрева, как пуста ее затуманенная тяжелая голова от всяких мыслей.

«Это меня! меня!..»

Она попыталась встать, но тело ее не слушалось. Натиск смешанных чувств из обиды, тоски, безысходности и стыда разорвал ей грудь.

Манька отбросила удавку, откатившись от черта. Испугалась.

Но это ей не помогло, теперь она в единственном числе лежала под чертом, который был тяжелым и отпускать ее не собирался.

— Дьявол! — завопила она, внезапно осознавая, что вот-вот станет калекой. Отчаянно хотелось умереть: от стыда, от бессилия, от безнадежности… — Ой, больно!