Кому вершить суд. Повесть о Петре Красикове

Владимир Буданин Кому вершить суд Повесть о Петре Красикове

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Святой и правый»

I

Большую часть пути преодолели на перекладных, «по ниточке», как говорили сибиряки. Однообразная тряская дорога, стена тайги слева и справа, изредка проплывающие мимо освещенные солнцем поляны, еще более редкие деревни, речные переправы, неумолчный стук копыт — путешествие казалось бесконечным. Сменявшие друг друга бородатые возницы с темными, дубленными морозом и ветром лицами добродушно посмеивались, оглядываясь на молоденькую парочку, словно бы несколько испуганную и вместе с тем счастливую.

Петра смущали эти улыбки немолодых мужиков. Он еще не свыкся с положением женатого человека и, посматривая на краснеющую Викторию, чувствовал себя обязанным оградить ее от всяческих неудобств путешествия. Он брал руку жены, нежную и невесомую, и подбадривающе заглядывал в глаза. Странно все-таки это было: он — муж! Всего каких-нибудь месяца три тому назад он щеголял по Красноярску в гимназической форме и вообразить тогда не мог, что в его жизни может случиться (да еще так скоро!) нечто подобное. Началось все с той встречи в Батальонном переулке.

…По пути в Юдинскую библиотеку он повстречался с гимназическим приятелем Михаилом Трегубовым, сыном видного инженера с гадаловских промыслов. Михаил только окончил гимназию, собирался к осени в Петербург, в Технологический институт, а пока наслаждался свободой и правом разгуливать по городу без формы. Михаил вызвался проводить Петра до библиотеки. У католического костела Трегубов окликнул выпорхнувшую из толпы прихожан девушку в гимназическом платье. Она тряхнула коротко остриженными волосами, улыбнулась — губы у нее были полные и подвижные, а над верхней темнел пушок — и повернула к приятелям. В одной руке она держала толстую библию, в другой — зеленую веточку пихты. Она подала Михаилу руку, взглянула на Петра и почему-то смешалась.

Они скоро расстались. Петр глядел девушке вслед, испытывая странное волнение. Михаил усмехнулся:

— Зря глядишь. У Виктории ухажер имеется — адвокатский сын Васька Кусков.

— Славная девушка. — Петр как бы и не услышал дружеского предостережения. — Непременно познакомлюсь поближе…

Виктория даже не удивилась, когда в Батальонном переулке перед ней внезапно возник едва знакомый гимназист, встреченный однажды в обществе Михаила. Петр смотрел на нее настороженно — не сомневался, она возмутится и прикажет оставить ее в покое. Но нет, Виктория словно бы желала этой встречи. Даже покраснела от радостного смущения. Однако спросила строго:

— Сознайтесь, вы нарочно здесь оказались?

— Каюсь, — в ответ засмеялся Петр, — караулил вас.

— Это мне нравится. — Она тоже засмеялась, как бы поощряя его. — Знаете что, приходите сюда завтра. Я буду свободна.

Они стали встречаться тайком от ее родителей. Она очень тревожилась, как бы они не дай бог не проведали об их с Петром встречах. Тогда все погибнет…

И вот сейчас они, окончив гимназию и обвенчавшись вопреки воле ее и его родни, едут учиться. Он — в Петербург, в университет, она — еще дальше, в Швейцарию. В России женщине получить высшее образование, по сути, невозможно.

На исходе второй недели они миновали деревянный, серый и пыльный Новониколаевск, и опять потекла навстречу знакомая дорога между зелеными стенами тайги. Однажды, проехав какое-то селение, они услышали приближающийся навстречу странный шум. Словно бы медленно катилось огромное металлическое колесо. Затем показалась большая колонна людей в арестантских полосатых одеждах, охраняемая вооруженными конвойными. Когда приблизились к звенящим кандалами этапникам-каторжанам, Петр увидел почти неживые лица, угасшие глаза, механические движения ног, волокущих железные цепи.

Они пронеслись мимо кандальников и как будто выскочили из тоннеля в солнечный мир. Петр посмотрел на Викторию. Она была бледна, в глазах у нее застыл ужас…

Петру вспомнилось одно давнее собрание ссыльных «политиков», когда в Красноярске только появился польский революционер Феликс Яковлевич Кон. Он рассказывал о трагедии в Карийской каторжной, тюрьме, откуда сам только освободился. Слушая его, Петр тогда живо вообразил, как в тюремном дворе караульные солдаты на глазах у арестантов порют розгами каторжанку Надежду Сигиду и худенькое тело ее извивается после каждого удара…

— Это же… Это же невозможно!.. Этих убийц самих надо на каторгу! Это не люди — варвары!.. — негодовал Петр, провожая поздней ночью ссыльного студента Арсения.

— На каторгу? — усмехнулся Арсений. — Кто же, по-вашему, Петр, отправит их на каторгу? Те, кому они служат верой и правдой? Им, напротив, дадут в руки оружие и еще солдат вооруженных приставят, чтобы оберегали их драгоценные жизни.

— В таком случае их всех надо уничтожить…

Ямщик взмахнул кнутом. Лошади побежали резвее. Кандальный звон делался все глуше и глуше, пока вовсе не затих вдали…