— Царской семьи… — Дебольцов сунул руки в карманы, отошел к окну. — Что говорить, это все такая гадость.
— Не только Семьи. Все, что реквизируется при обысках у имущих классов, у преступных групп, — все идет в дело. Преступники отнимают у преступников, чтобы совершать новые преступления.
— А мне любопытно — когда вы это поняли, Миша? — спросил Бабин.
— Давно. Вы думаете, сотруднику разведки легко вырваться из ада? Ошибаетесь… Вы вышибли меня из системы — спасибо. Такие случаи бывают — люди уходят от нас. Я много думал — верьте на слово. Помните, вы тогда, в поезде, говорили, что вы — за Россию. А я ответил: и мы тоже. Вранье… В 22-м, в циркуляре К — Р[20], как бы опубликовали полученное агентурным путем стихотворение какого-то поэта из Крыма, не помню и фамилии, а вот стихи — хотите верьте, хотите нет — они меня наизнанку вывернули, я другим человеком стал, я понял! Понял я!!! Вы думаете, на моем месте другой так бы легко сдался? Поверил, что вы в поезде, в коридоре, дырку мне сделаете?
— Мы бы вас в купе затолкали… — улыбнулся Бабин.
— Будет вам, я в три раза здоровее вас! Я сам пошел, я сдался вам, понятно?!
— Вы лучше, Миша, почитайте нам эти стихи — если помните, конечно, — тихо сказал Бабин. Дружелюбие прозвучало и сочувствие.
— Извольте… — и Дятлов начал читать:
Долго молчали.
…Утром Бабин сжег в пепельнице все три экземпляра «признаний» Дятлова и пожал ему руку: «Будем считать, что инцидент исчерпан. И оценим сей уникальный случай в практике разведок. Жаль, если ничего подобного никогда более не произойдет. Почему? Да потому, что в нашем деле давно уж нет ничего человеческого. Но ведь мы засвидетельствовали: это не так!» — «Не так… — протянул сложенный вчетверо листок: «Сотрудник ОГПУ Дятлов Михаил Никифорович выполняет поручение Коллегии. В. Менжинский». Вы у меня не нашли тогда… Вам пригодится».
На следующий день сфотографировались в уличной забегаловке, и через два часа все фотографии были расклеены по паспортам. У Дебольцова и Нади были советские внутренние и служебные заграничные. Оба числились в Управлении КВЖД. На всякий случай Бабин тоже заполнил два паспорта. С Дятловым простились тепло — странный был случай… «По всем правилам нашей работы, — заметил Бабин, — ему надо было сделать дырку. Я человек безжалостный, без эмоций, но — нет, не смог бы». — «Вы без эмоций? — с дружелюбной насмешкой осведомился Дебольцов. — Будет, Петр Иванович… Помните, летом 18-го мы у церкви Знамения разговаривали?.. Вы с таким детским восторгом о Белинском рассказывали…» — «В самом деле? Но тогда что же вы его не пристрелили?» — «А он не враг мне». — «У меня такое ощущение, — вступила Надя, — что мы смогли бы договориться с любым большевиком». Бабин потупился, поковырял носком ботинка мостовую: «Нет, Надежда Дмитриевна, нет… Это просто пофартило, что в случай попали. А так… Вы забыли: да любой из них отца родного… Чего там. Ладно, господа. Я думаю, что теперь нам надо принять следующую программу: едем до станции Зима. Уполномоченного ОГПУ там нет, милиционер появляется только по чрезвычайным обстоятельствам. Пароль и отзыв к нашим людям мы знаем. Остановимся у них, несколько дней в запасе у нас будет — пока доверенные лица милиции или чекистов расчухаются. Отсюда поедем на обыкновенном. Через границу перейдем в общем порядке. До станции нужной — тоже на пятьсот веселом, пассажирском. Долго, но надежно. На этих поездах нет маршрутной, или, как они называют, подвижной агентуры ОГПУ. Почти полная и несомненная безопасность. Далее: изымаем тайник у сторожки, или как она там? Охотничья избушка?»
— А зачем такой риск? — огорчился Дебольцов. — Зачем это золото Врангелю? Ну, сколько мы дотащим? По двадцатикилограммовому слитку каждый? А на западной границе досмотр? Погорим как шведы… А если — как Дятлов говорил — из ИНО появятся?
— Кто не рискует — тот не имеет удовольствия… — улыбнулся Бабин. — Господа, я не стану отбирать у вас формальной подписки. Но вы даете честное слово служить РОВСу верой и правдой?