Конь бледный еврея Бейлиса

- Что скажешь, красавица?

Повисла на шее, чмокая в обе щеки и вскрикивая от колючего подбородка.

- Знаешь, Женя, ты изворотливый, хитрый и выгодливый, странно, почему ты - русский... Но я заметила: не безразлична я тебе... А за это женщина всю себя отдаст и не охнет! А на твой вопрос отвечу так: мне эта колода с усьми не нравится...

- Объяснить можешь?

- Ну, это твое дело - объяснять. Наше - почву унавоживать... Ладно, не дергай ртом. Он слишком быстро согласился, вот что я думаю.

Наблюдательна была Катя и проницательна. Евгений Анатольевич думал точно так же.

- А куда ему было деваться? - спросил, чтобы вызвать на разговор. Фотографии с тобой - это его смерть, разве нет?

Вздохнула:

- Окстись, Женя... Ну посмотрели бы там на эти фото, ну посмеялись бы... Может, кто и позавидовал... Всего-то дел...

- Это вряд ли! - протянул запальчиво. - Это не поощряется!

- Ты только в обморок не упади. Да. Не поощряется. Только смотря с кем...

Возникло что-то новенькое, Катя, Катя, лучше не надо.

И, уже догадавшись, спросил коротко:

- Ты? Да?

- Я. Да, - кивнула. - Я секретный агент ГЖУ. "Лютик". Я на связи у полковника Иванова. Он, ты знаешь, кто...

Это знал, да и о ней догадывался, но признание прозвучало как выстрел в ухо.

- И задание у тебя было? Конкретное?

- А то? Ты мое задание.

- А внутри?

- Что... "внутри"? Не понимаю...

- Что вызнать, куда направить, зачем? - частил, сбиваясь в словах. Покачала головой, сплюнула в угол и тщательно вытерла губы платком:

- Об этом полковники знают... Да что ты, не понимаешь, что ли? Сначала я должна доложить, что ты спекся! А уж потом оне мне велят. К какому берегу тебя пристать.

Взял ее за ухо, притянул, улыбнулся, трогая губами ее нос:

- Катя... Я спекся. Так Павлу Александровичу и скажи. И выясни про берег этот... Поподробнее, ладно?

Она кивнула и увлекла его в спальню, на кровать...

Жандарм дежурил через сутки, и свидание состоялось вовремя. С некоторой опаской и даже внутренней дрожью вошел Евгений Анатольевич в калитку конспиративного дома - черт их разберет, товарищей по работе ("по воровскому делу" - вдруг пришло в голову). В их замыслы проникнуть сложно, возьмут да прищучат, а там можете жаловаться в Правительствующий Сенат... Но все обошлось и оказалось на удивление просто: Ананий улыбался от уха до уха и, все время держа ладонь у козырька, отворил засовы (комнаты Мищука и Зинаиды находились на втором этаже, и двери смотрелись вполне тюремными) и, проговорив: "Я вам таперича вовсе и не нужен", - удалился.

- Ну... - произнес Евдокимов дрожащим голосом,- здравствуйте...

Обнялись, женщины стояли у стены и плакали навзрыд.

- Будет, будет... - Мищук говорил с трудом, видно было, что происходящее кажется ему сном. - Рад, Евдокимов, не скрою, так рад, как никогда в жизни не радовался... Кто эта симпатичная барышня?

Пока Евгений Анатольевич повествовал, Зинаида Петровна сидела на диване рядом с Катей и нежно гладила ее по руке.

- Милая, милая Катя, - шептала, - мне имя вашего друга в письме называли, и вот сбылось. Я так счастлива...

- Но мы еще в тюрьме, - отвечала практичная Катя.- Выбраться надобно...

- И не просто "выбраться", - подхватил Мищук (он слышал), - а размотать эту историю! Раскрыть!

- А как выглядел чиновник, с которым вы встретились на Сергиевской? спросил Евдокимов.

Зинаида Петровна подробно описала прихожую, комнату, в которой состоялся разговор, комплекцию, костюм и приметы "Сергея Петровича".

- Не припомню... - произнес морщась, - никогда в доме на Сергиевской не имел чести быть... - И вдруг мгновенная догадка, прозрение - словно ток электрический ударил: - Но может быть, была у этого человека какая-то особая примета? Нечто такое, на что нельзя вам было не обратить внимания?

- Не знаю, право... - задумалась. - Может быть, улыбка? - взглянула на Евгения Анатольевича широко раскрытыми глазами. - Он так улыбался, будто я его родственница... Нет - любимая? Он улыбался лучезарно, вот!

- Странно это все, очень странно... - тихо сказал Евдокимов. Мищук... Кто он? Это все не просто так, вы понимаете?

Лицо Мищука набрякло и приняло апоплексический оттенок.