Конан Бессмертный

— Конан! Мы здесь одни. Все остальные либо удрали, либо мертвы. Мы наверняка найдем лошадей в стойле позади храма. Сейчас самое подходящее время исчезнуть из этого проклятого города.

— Клянусь Кромом! Я буду счастлив стряхнуть со своих ног пыль этой чертовой страны, — проворчал киммериец. Он сорвал плащ с мертвого Великого Шамана и завернул в него принцессу. Потом поднял девушку и понес ее из храма, ощущая тепло ее нежного, гибкого тела.

Часом позже, когда им уже не нужно было бояться погони, он натянул поводья и внимательно изучил дорогу. Конан поглядел на звезды, подумал немного, потом показал направление:

— Туда!

Юма нахмурил лоб:

— На север?

— Ну да, в Гирканию. — Конан засмеялся. — Ты что, забыл уже, что мы должны доставить принцессу ее жениху?

Юма удивленно поднял брови. Он видел, как прелестные белые ручки Созары сжимались вокруг шеи его друга, с какой радостью она склоняла голову ему на плечо. К ее жениху? Он потряс головой. Ему никогда не понять этого киммерийца. Но он последовал за Конаном, и они направили коней к мощным отрогам гор Талакмы, которые лежали перед несчастной страной Меру, как крепостная стена, и отделяли ее от гирканских степей, по которым гуляют привольные ветры.

Месяцем позже они прибыли в лагерь Куюлы, Великого Хана куйгарских кочевников. Те, кто видел их во время бегства из Шамбаллы, вероятнее всего, сейчас уже не узнали бы их. В маленьком селении на южных склонах Талакмы они поменяли звенья золотой цепи, которые все еще качались на запястьях и щиколотках Созары, на теплую одежду, защитившую их от холода, царящего на перевалах, и жгучего ветра степей. На них теперь были меховые шапки, шерстяные плащи, просторные шаровары и крепкие сапоги.

Когда же они передали Созару ее чернобородому жениху, хан не поскупился на добрые слова и звонкую монету. И после пиршества в их честь, которое длилось несколько дней, они, осыпанные с ног до головы золотом, двинулись в обратный путь в Туран.

Оставив лагерь Куюлы далеко позади, Юма наконец заговорил со своим другом:

— Такая чудесная девушка. Я все не могу понять, почему ты не оставил ее себе? Она тоже была бы не прочь — ты пришелся ей по сердцу.

Конан усмехнулся:

— Ты не ошибся. Но я хочу еще многое увидеть и многое пережить, прежде чем обзаведусь семьей. Созара будет намного счастливее среди шелковых подушек и драгоценностей, которыми одарит ее Куюла, чем со мной — вечно в седле, мотаясь по степям и пустыням, то среди палящего зноя, то среди ледяного холода. А в пути вечно кто-нибудь встретится — не волки, так люди, которые мечтают вцепиться тебе в глотку. — Он рассмеялся от души. — Да и, кроме того, законный наследник Великого Хана уже в пути, если можно так выразиться… хотя сам хан об этом еще не подозревает.

— А ты-то откуда это знаешь?

— Мне Созара призналась незадолго до нашего отъезда.

От удивления Юма прищелкнул языком:

— Нет, никогда, никогда в жизни больше не буду дураком настолько, чтобы недооценить какого-нибудь киммерийца…

Л. Спрэг де Камп Проклятие монолита Перевод Т. Старшиновой, Ю. Лангсдорфа

Конан зябко передернул плечами. Мрачные пики отвесных бурых скал, окружавших долину, в которой разбил лагерь его небольшой отряд, вдруг показались ему створками готового захлопнуться капкана. Их остроконечные вершины угрюмо темнели в ночном небе, усеянном тусклыми искорками звезд; снизу, из глубокого ущелья, эти звезды были похожи на глаза пауков, хищно следивших за всем, что происходит на дне долины. «Глухое, опасное место!» — размышлял киммериец. Камень, холод да еще пронизывающий знобкий ветер, свистевший среди разбросанных тут и там огромных валунов, прижимавший к земле дым лагерного костра…

Над стоянкой небольшого отряда Конана возвышались гигантские секвойи — наверное, они торчали здесь и в те времена, когда восемь тысяч лет назад благословенную Атлантиду поглотили океанские волны. Крохотный извилистый ручеек, тихо журча, терялся в глубине зарослей бамбука и кустов рододендрона. Постепенно небо затягивал серый саван облаков, цеплявшихся за пики самых высоких скал.