Конан Бессмертный

— Их достаточно, — проворчал Конан. — Они — бамулы, и каждый из них вскормлен пенистым молоком войны. Я явился сюда по просьбе Баджуя. Он хочет, чтобы я присоединился к нему в нападении на йихиджи. Сегодня мы пировали. Завтра у нас будет совет. Когда я покончу с ним, он будет держать совет в аду.

— Ты нарушишь перемирие?

— В этой стране перемирия заключаются, чтобы их нарушать, — решительно промолвил он. — Он нарушит перемирие с йихиджи, а после того как мы разграбим их вместе, постарается убрать и меня, стоит только мне потерять бдительность. То, что в другой стране будет самым жутким предательством, здесь — здравый смысл. Я не добился бы положения военачальника бамулов, если бы не выучил уроков, которые дает черная земля. Теперь возвращайся в хижину и спи. Знай, что свою красоту ты сохраняешь не для жабы Баджуя, а для Конана.

2

Ливия смотрела в щель в бамбуковой стене. Нервы ее были напряжены, она вся дрожала. Весь день, поздно проснувшись, отупевшие от вчерашней пьянки, чернокожие готовились к новому пиру. Весь день Конан из Киммерии сидел в хижине Баджуя, но что там происходило — этого Ливия знать не могла. Она старалась ничем не выдать своего волнения перед единственным человеком, кто входил к ней в хижину, — мстительной черной девкой, которая приносила ей еду и питье. Но эта женщина была слишком пьяна от возлияний прошлой ночи, чтобы заметить изменения в поведении своей пленницы.

Опять спустилась тьма, костры осветили деревню, и снова вожди оставили хижину царя и сели на корточках на открытом пространстве между хижинами, чтобы пировать и держать военный совет. На этот раз хмельных напитков было куда меньше. Ливия заметила, что бамулы время от времени подходят к кругу, где собрались вожди. Она видела Баджуя и сидящего напротив него, через котлы с едой, Конана — тот смеялся и разговаривал с гигантом Аджей, военачальником Баджуя.

Конан грыз большую говяжью кость. Ливия вдруг заметила, что он посмотрел через плечо. Словно это был сигнал, которого они ждали, все бамулы повернули головы к своему вождю. Конан поднялся, все еще улыбаясь, потянулся к котлу с едой и быстро нанес Адже страшный удар тяжелой костью. Военачальник обмяк с пробитой головой, и мгновенно страшный крик потряс небеса: бамулы ринулись в бой, как кровожадные пантеры.

Котлы опрокинулись, обжигая сидящих женщин; бамбуковые стены хижин ломались под тяжестью падавших на них тел, крики агонизирующих людей вспарывали ночную тишину, и над всем этим поднялось торжествующее «Йии! Йии! Йии!» обезумевших бамулов. В страшном пламени костров окровавленные копья стали малиновыми.

Жители деревни были парализованы внезапностью нападения. Мысль об этом не приходила в их дикие головы. Копья пирующих были сложены в хижинах, многие из воинов уже напились. Падение Аджи стало сигналом, по которому бамулы метнули пики в сотни ничего не подозревающих людей. После этого началась резня.

Ливия, белая, как статуя, застыла возле щели в стене. Крики боли и ярости били по ее измученным нервам, причиняя почти физическое страдание. Корчившиеся фигуры то неясно вырисовывались перед ней, то снова появлялись с ужасающей отчетливостью. Она видела, как дубинки со всего маху опускались на головы в мелких завитушках. Из костров выхватывали головешки, из них во все стороны сыпались искры. Тростниковые крыши тлели и вспыхивали. Вдруг сквозь ужас кровавой бойни прорвались новые крики — крики страшной боли. Это бросали в пламя костров еще живых людей. Запах паленого мяса добавился к зловонию пота и свежей крови. Пламя ревело, как голодное чудовище.

Ливия не выдержала. Она стала кричать, кричать не переставая, стуча себя кулаками в виски. Разум готов был покинуть ее. Упав на пол, она захохотала. Напрасно она старалась убедить себя, что там, на улице, ужасной смертью умирают ее враги; что происходит именно то, на что она отчаянно надеялась и что замышляла; что эта страшная жертва была справедливым возмездием за зло, причиненное ей и ее близким. Безумный ужас охватил ее.

Ей не было жаль умирающих людей. Единственное, что ею владело, — страх, слепой, абсолютный, неистовый, нерассуждающий. Она видела Конана, его белая фигура резко выделялась среди чернокожих. Она увидела, как блеснул его меч — и люди посыпались на землю вокруг него. У костра закипела схватка — Ливия заметила в середине жирную квадратную образину. Конан кинулся туда и пропал из ее поля зрения. Но вот раздался пронзительный, невыносимый крик… Толпа на мгновение распалась, и Ливия разглядела толстую черную жабу, истекающую кровью. Затем толпа опять сомкнулась, и клинки засверкали, словно молнии в сумерках.