Конан Дойль на стороне защиты

История Слейтера, несмотря на лежащее в ее основе убийство, остается менее известной – возможно, из-за того, что дело оказалось более сложным, чем другие случаи, которыми занимался Конан Дойль. Помимо прочего здесь не было кристально чистого обвиняемого с безупречными моральными качествами, как в случае с Эдалджи. Джордж Эдалджи – человек образованный, с безупречной репутацией, Оскар Слейтер мало того что иностранец, еще и общительный пройдоха, завсегдатай варьете и игорных домов, а также, по слухам (так и не подтвержденным), сутенер. Даже сам Конан Дойль считал Слейтера личностью недостойной: «не человек, а презренное перекати-поле» – в этих скупых словах писателя отчетливо отражаются бессознательные культурные предубеждения той эпохи. Вдобавок Конан Дойль, создатель Холмса, обладавшего крайне рациональным умом, в последние десятилетия жизни стал предметом насмешек из-за тяги к спиритизму, и в итоге пресса и общественность встречали любое его новое дело, включая дело Слейтера, если не с презрением, то как минимум со скептицизмом.

И все же оно стало последним деянием Конан Дойля как расследователя реальных преступлений, причем деянием героическим. История долгой борьбы за освобождение Слейтера ярко демонстрирует уникальные свойства личности Конан Дойля как выдающегося человека своего времени: готовность вступить в схватку, чувство чести, которая превыше личных антипатий, и талант к рациональному расследованию, превосходящий способности полиции. В наше время многие несправедливые приговоры опровергаются экспертизами на основе анализа ДНК, но Конан Дойль сумел освободить Слейтера почти единственно благодаря наблюдательности и четкой логике – именно тому, что принесло всемирную славу герою его рассказов.

Книга «Конан Дойль, на стороне защиты» объединяет в себе рассказ о приговоренном к казни, чью невиновность удалось доказать без современных методов судебной экспертизы, и рассмотрение уникального метода расследования, который Конан Дойль использовал в рассказах о Шерлоке Холмсе и затем применил к реальному убийству. Человек, спасший Слейтера, неслучайно был одновременно и врачом, и автором детективов: расследование, как и врачевание, основано на искусстве диагностики. Искусство это, неразрывно связанное с умением выявить, распознать и истолковать едва заметные подсказки и с их помощью реконструировать невидимое прошлое (навык, который Холмс описал как способность к «ретроспективным рассуждениям»[2]), ощутимо присутствует в подходе Конан Дойля ко всем аспектам дела Слейтера.

Талант диагноста, который Конан Дойль привнес в расследование, он воспринял от своего преподавателя из медицинского колледжа, Джозефа Белла – живого прототипа Шерлока Холмса. В череде невыдуманных головоломок, медицинских и уголовных, полученная от Белла выучка пришлась Конан Дойлю как нельзя кстати. «У меня есть наклонности к наблюдению – и к анализу, – говорит Холмс при первой встрече с Ватсоном. – Благодаря давней привычке цепь умозаключений возникает у меня так быстро, что я пришел к выводу, даже не замечая промежуточных посылок. Однако они были, эти посылки»[3].

Так же обстояло дело и в случае со Слейтером. Опубликованные материалы Конан Дойля и архивные письма по теме обнаруживают именно холмсовскую манеру: поиск мелких зацепок, важность которых недооценили другие расследователи, обнаружение логических нестыковок в действиях полиции и обвинителей, внимание к опровергающим доказательствам и глубокое понимание их ценности, а также – как сказал бы Холмс – способность наблюдать, а не просто видеть. И все это для того, чтобы шаг за шагом распутывать цепь косвенных улик, затянутую на шее Слейтера.

Кроме того, «Конан Дойль, свидетель защиты» рисует портрет самого Слейтера, отсутствующий в немногочисленных прошлых повествованиях о деле, из-за чего этот герой стал чем-то вроде главной загадки в своей же собственной истории. Книга пытается восполнить этот пробел с помощью трогательных писем, которыми в течение почти 20 лет обменивались сидящий в тюрьме Слейтер – во многих отношениях типичный иммигрант – и три поколения его любящей семьи в Германии.

Переписка эта, в которой печаль соседствует с радостью, позволяет многое узнать. Мы видим вдумчивого, эмоционального человека, пытающегося держаться за свою веру там, где на протяжении долгого времени он был единственным евреем. Мы видим человека, разрывающегося между необходимостью подчиниться судьбе и необходимостью не терять надежды. Мы также видим, постоянно и неотступно, внешние признаки надвигающегося безумия. Еще более неотступно перед нами маячит тот факт, что даже после освобождения Слейтер никогда больше не увидит своей семьи: немецкое гражданство для него утрачено, и домой ему не вернуться. Однако при всей тягостности такого запрета не исключено, что благодаря ему Слейтер в итоге остался жив.