Конан Дойль на стороне защиты

Когда пришла очередь Антуан давать показания, все стало еще хуже. Викторианский идеал женщины как «домашнего ангела» — описанный в поэме 1854 года с таким названием авторства Ковентри Патмора — в начале ХХ века еще не изжил себя. Домашний ангел имел две вариации: девственную (добродетельная дочь) и материнскую (заботливая асексуальная жена и мать). Антуан со всей очевидностью не была ни тем ни другим. Даже ее декларированное занятие — певица мюзик-холла — было довольно постыдным. «Публичная профессия актрис, певиц и танцовщиц считалась почти по умолчанию связанной с сексуальной неразборчивостью, — писала исследовательница Розмари Дженн. — Выражение „юная особа из театра“… было эвфемизмом для проститутки»[38].

Антуан тоже обеспечила Слейтеру алиби, заявив, что в момент убийства он был дома. Однако к свидетельской трибуне она вышла уже после того, как Шмальц рассказала суду о приходящих джентльменах. Эти две женщины умудрились вызвать неловкость, свойственную поздневикторианской эпохе: неловкость из-за классовой принадлежности, сексуальности, иностранного происхождения, а более всего из-за знания — или, скорее, незнания — собственного места в жестком общественном устройстве того времени. Когда лорду-адвокату представился случай подвергнуть Антуан перекрестному допросу, он ответил лишь: «У меня нет вопросов», тем самым ясно показав, что с точки зрения обвинения она уже выступила максимально действенно.

Кроме Слейтера, не дававшего показаний, на свидетельскую трибуну не всходили еще несколько заметных лиц, чье слово могло бы ему помочь. Среди них был доктор Джон Адамс, первый медик на месте преступления, который отсутствовал в обоих свидетельских списках — и свидетелей обвинения, и свидетелей защиты. В итоге присяжные так и не услышали его выводов о том, что смерть мисс Гилкрист наступила от ударов стулом. В письме Конан Дойлю в 1927 году Уильям Парк сказал, что недавние адвокаты Слейтера «никогда не слыхали о деле, в котором первый врач, осматривавший место преступления, был бы отвергнут обвинением».

Также в обоих списках свидетелей отсутствовал житель Глазго по имени Дункан Макбрейн — зеленщик из ближайшей к Слейтеру лавки, хорошо знавший того в лицо. В феврале 1909 года Макбрейн сказал полиции, что в вечер убийства, в 20:15, он видел Слейтера спокойно стоящим на пороге собственного дома. Обвинение же утверждало, будто Слейтер — уже убивший мисс Гилкрист и теперь лихорадочно мечущийся по улицам, кидающийся в подземку, уезжающий в отдаленную часть города и прячущийся там некоторое время — скрытно пробирался к себе домой пешком и прибыл примерно в 21:30. Адвокатам о показаниях Макбрейна никто не сообщил.

Однако самым поразительным было отсутствие показаний племянницы мисс Гилкрист, Маргарет Биррел. Беседуя с полицией вскоре после смерти тетки — и об этом тоже никто не сообщил представителям защиты, — она заявила, что в вечер убийства к ней в дом прибежала Хелен Ламби и сказала, что видела убийцу и точно знает, кто он.

Глава 10. «Пока не наступит смерть»

В четвертый день, 6 мая 1909 года, адвокат Слейтера Александр Макклюр вызвал последних свидетелей защиты. Оставались лишь финальные заявления с обеих сторон, а затем судейское напутствие присяжным. Судя по дальнейшим событиям, любое из перечисленных действий, даже взятое отдельно, могло оказаться достаточным для осуждения Слейтера.

Лорд-адвокат Юр, государственный обвинитель, говорил первым, «все время комкая носовой платок в правой руке, как если бы тот был символом судьбы обвиняемого» — так описал это шотландский криминолог Уильям Рафхед. Почти двухчасовая речь, обращенная к присяжным, которую лорд-адвокат произносил, не заглядывая в бумаги, стала мешаниной из произвольных фактов, какие он только счел пригодными для нагнетания театральности, абсурдной логики (по его рассуждениям выходило, будто любому, кому хватает безнравственности быть сутенером, хватит безнравственности быть убийцей) и некоторого количества откровенно лживых заявлений: