Конан и честь империи

Чего тут только не было… Кое-что осталось еще от запасливого короля Эрхарда, некоторые клети из железных прутьев в руку толщиной заполнял отменным оружием уже его племянник, Эртель Эклинг. В грубо сколоченных ящиках со стружкой лежали мечи – короткие, длинные и двуручные раздельно, алебарды и рунки, составленные в колючие пирамиды, секиры, арбалеты – со стремечком для ножного упора или взводящиеся рычагом, кипы стрел и арбалетных болтов… Кольчуги и кирасы, висящие на стенных крюках или сложенные промасленными стопами, круглые щиты для всадников и тяжелые квадратные павизы – стоять на стенах или прикрывать латную пехоту от града стрел… В одной клети сыскались какие-то загадочные колеса, кривые рычаги и набор бронзовых деталей. Бомбах с трудом догадался, что перед ним разобранная катапульта. Ополченцы разбрелись по подземелью, враз наполнив гулкие залы лязгом, звоном и восторженно-недоуменными возгласами. Кто-то завопил:

– Брат Бомбах! Что брать-то?

Монах не успел ответить, за него ответил бас бакалейщика Вольда:

– Бери что сподручней! Ловок с мечом – бери его, или лук, коль хорошо стрелы мечешь!

– Брони вздевайте непременно! – гаркнул митрианец. – Тяжелые не хватайте, достанет с вас кольчуги, в самый раз от клыков и когтей! И шлемы с сеткой кольчужной, чтоб шею прикрывала! Да каждый пусть возьмет по арбалету и болтов по вязке к нему!

– Дело говоришь, – одобрительно хмыкнул десятник, стоявший рядом. – С луком управляться – уменье надобно немаленькое и сила в руках. А с арбалетом, точно, оно проще – взвел, нацелил, нажал, всего делов. Ты сам, добрый человек, не служил ли когда раньше?

– Всяко бывало, – неопределенно отмахнулся Бомбах. Сам он себе выбрал тонкую, плотной вязки кольчугу, почти не стеснявшую движений, но надежную против ножа и, следовательно, от когтей тоже, шлем с бармицей и арбалет с полным тулом тяжелых стрел. На случай близкого знакомства со скограми монах, подумав, сунул за широкий кожаный пояс граненый шестопер. Вообще-то меч или секира казались уместнее против твари, обладающей способностью почти мгновенно залечивать любые раны, но Бомбах и прежде был сноровист именно с булавой и изменять привычке не собирался – полагался на свою весьма немалую силу.

Он выбрался наружу одним из первых и подождал, покуда соберутся прочие, теперь уже оружные и представляющие собой какую-никакую, а все же воинскую силу воспрявшие духом горожане. На стенах по-прежнему несли дозор лучники, и тревога ощутимо висела в пропитанном влагой воздухе, но, несмотря на это, природное людское любопытство взяло верх. Поглазеть на диковинное зрелище собралось десятка два стражников и довольно много беженцев, женщин и детей, не занятых никакой работой или уходом за ранеными. Бомбах встречал каждого выходящего ополченца, осматривал его придирчивым взглядом, при надобности давал полезный совет или отправлял обратно за недостающим добром.

Среди ополченцев затесался и унылый красильщик. Его длинная кислая физиономия являла удивительное несоответствие с воинственным нарядом – кольчуга, меч, арбалет и кинжал на поясе.

В толпе послышались смешки, но звонарь, проверив «новобранца», нашел его экипировку правильной и безукоризненно подогнанной.

– Молодец! – рявкнул Бомбах, одобрительно хлопнув ополченца по железному плечу. Красильщик мрачно буркнул:

– Чай, не в конюшне родился. Пять годов в щитниках отмотал, покуда не продырявили под Демсвартом…

– Да ну? Как звать? – восхитился звонарь. Красильщик пробормотал:

– Длинным Ранди кликали в легионе… – и вдруг оцепенел, глядя через плечо митрианцу. Бомбах удивленно повел глазами и понял, что ополченцы его, сбившиеся перед входом в оружейню в некое подобие неровной шеренги, тоже замерли, глядя на что-то за спиной звонаря, и вроде бы даже не дышат. Также монах осознал с удивлением, что кругом как-то чересчур тихо.

Даже дождь перестал. Бомбах повернулся кругом.

Собравшаяся толпа расступилась, образовав широкий проход. Посередине этого прохода, окруженный полудюжиной мрачных воинов в черно-серебряных латах, стоял седой гигант в блестящей, как рыбья чешуя, кольчуге, с лицом, будто высеченным из камня, но вместе с тем живым, энергичным и привлекательным. В спокойно опущенной вдоль бедра руке он сжимал массивную двойную секиру драгоценной синей стали.

Взгляд голубых глаз киммерийца, удивительным образом суровый и безмятежный одновременно, не отрывался от лица митрианца. При этом монах, мужчина могучего телосложения и не робкого десятка, чувствовал себя странно: вроде как если бы легендарный великан или сам Кром положил ему на плечо тяжеленную ладонь, вдавив в землю так, что не пошевельнуть даже пальцем.

Конан глянул в сторону… бегло осмотрел монахово воинство, тишком подровнявшееся и втянувшее животы… и усмехнулся одними губами. От этой усмешки огромный гранитный валун скатился с плеч брата Бомбаха. Толпа взорвалась здравицами. Кричали все и всюду там, откуда виден был вышедший во двор Аквилонец: гвардейцы на стенах, женщины и дети у ворот, ополченцы Бомбаха вопили, потрясая только что обретенным оружием: