Конан и честь империи

Мимо озирающегося митрианца пробежали два оборванных подростка, таща на стену здоровенные пуки новеньких тисовых стрел из арсенала. Бомбах, коему довелось в свое время оружным постоять и под стенами, и на стенах, приметил, что стрелы зажигательные – головки туго обмотаны просмоленной паклей. Вдоль всей стены, под лесами, занимая едва не половину крепостного двора, молча и терпеливо мокли люди. Почти все они были безоружны, некоторые держали на руках детей. Брат Бомбах навидался на своем веку достаточно беженцев, чтобы с первого взгляда понять, откуда взялась и из кого состоит испуганно притихшая орава. Второй же взгляд открыл ему еще кое-что.

Беженцев собралось много. Гвардейцев же, напротив, насчитывалось едва не вдвое меньше против обычного гарнизона, притом большей частью они, лишенные какого бы то ни было четкого руководства, сбивались в кучки на крепостном дворе, не слишком превосходя горожан боевым духом. Бомбах скользнул взглядом по стенам. Да, лучники стояли на своих местах – с полдюжины или, возможно, человек десять.

Пока скогры не нападают. Но если решат напасть…

Он постоял мгновение и решительно двинулся к молчаливой толпе.

– Мир вам, братие, сестры и возлюбленные чада! – привычно начал он. – Тяжкое испытание ниспослал нам ныне Дарующий Свет, дабы укрепились в борьбе руки наши, и возросла вера наша в святое дело, и…

… и сбился.

Несколько человек, стоящих или сидящих ближе других, нехотя повернули головы, прочие вообще не обратили внимания. Фальшиво-бодрый призыв не произвел на измученную и продрогшую паству никакого впечатления.

Брат Бомбах кашлянул и присел на корточки. Дождь продолжал монотонно барабанить по спине, по лысине звонаря, крупными холодными каплями стекая на глаза и за шиворот.

– Что там, в городе? – негромко спросил он ближайшего беженца, мосластого красильщика в кожаном фартуке, с навечно въевшимися в руки красными и зелеными разводами.

– Жуть, – так же вполголоса ответил тот с унылым выражением на длинном, будто сведенном кислой гримасой лице. – Говорят, будто ничто их неймет – ни меч, ни огонь. Токмо магия их и держит. Как магики королевские выдохнутся – тут и конец всему.

– Что самое паскудное, – сказал рядом рослый бакалейщик с Цветочной улицы, коего Бомбах немного знал, – ладно бы какие гады подземные или там отродья колдовские, вроде того умруна, что давеча затоптали на Медовой. Так ведь нет – твой же сосед тебе кадык пытается вырвать! Сорок лет рядом жили душа в душу, друг к другу через калитку в гости ходили. Нынче вечером – светлые боги! Дверь в щепы, вваливается тварь страшная… я ее в топоры, ан глядь – это ж Карф, сапожник с соседнего двора! Шипит, плюется, когтями машет… еле я ноги унес… Что ж стряслось такое, ни с того ни с сего…

– Поговаривают, кое-кто в митрианских святилищах укрылся, – пробормотал третий. – Вроде они храмы не трогают, стороной обходют. Опасаются, значит.

– Опасаются, – подтвердил брат Бомбах. – Я ведь видел их, одержимых, ну как тебя сейчас – руку протянуть. И вот он я, пощупай – живой! Не подпускает их Свет Истинный, верно говорю, люди! Вера наша щитом нам послужит супротив порождений Тьмы!

– Свет-то оно, конечно, свет, – вздохнул унылый красильщик. – Только где ж его взять на всех, истинного-то? Точно говорю, пропадем здесь, как кролики в садке…

– Верно… Сожрут всех… Чего и говорить… – забормотали вокруг. Звонарь сокрушенно качал головой, про себя радуясь, что привлек наконец хоть какое-то внимание. К разговору начали прислушиваться те, кто сидел поодаль, некоторые, чтобы лучше слышать или вставить слово, подтягивались ближе, и вот уже вокруг митрианца в истрепанной рясе само собой возникло плотное живое кольцо.

– Тебя как звать, добрый человек? – спросил вдруг Бомбах у бакалейщика с Цветочной, встав на ноги и умышленно возвысив голос. – Видал тебя в лавке не один раз, да все недосуг было имя спросить.

– Вольдом кличут, – хмуро отозвался лавочник.

– Где ж семейство твое, Вольд? Никак бросил их?

– Говори, да не заговаривайся! – вспыхнул здоровяк. – Скорее я себя нелюдям на поживу отдам, чем Ренату с детишками! Вон они сидят, где посуше…

– Так как же ты спасся? – в изумлении воскликнул звонарь, всплеснув руками. – Их же, скогров проклятущих, ни сталь не берет, ни огонь, ни вода! Или ты магик?

– Как, как… – буркнул бакалейщик. – Отмахался топором – и ходу в замок… Страшные они, ясное дело, но жить захочешь – отобьешься и от ледяного демона…

– А ведь ты и с оружием небось ловок, – гнул свое митрианец. – И ежели снова случится за жену да за детей на бой выйти – выйдешь, пожалуй… Да ты ведь и не один здесь такой молодец, а? Эй, люди! Мужи доблестные! Есть среди вас такие, кто за свою семью и собственную жизнь не встанет насмерть?

Согласный гул многих голосов уверил звонаря, что тот нашел наконец правильный подход. Множество лиц обратились теперь к брату Бомбаху. Монах открыл было рот, намереваясь закрепить достигнутый успех, но тут прямо перед ним выскочил красильщик и завопил срывающимся голосом, потрясая сжатыми кулаками над головой митрианца: