КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ. ТОМ II

— Нет! — рявкнул Ту. — Уж я-то знаю, что хитрые шпионы способны пронюхать о чем угодно!

— Невозможно убедить человека, если он сам не захочет того, — невозмутимо привела Саремис старую валузийскую поговорку. — И все же знай, о господин мой Ту, что там обнаружили излишек в двадцать талов золота и посланец уже спешит сюда, дабы сообщить тебе об этом. А, — продолжала она, когда в коридоре послышались шаги, — он уже здесь.

Стройный придворный, облаченный в серые одеяния царского казначейства, вошел и глубоко поклонился. Когда Кулл разрешил ему говорить, он произнес:

— Могущественный царь, и ты, господин мой Ту! Излишек в двадцать талов золота был обнаружен в царской казне.

Делькарда засмеялась и радостно захлопала в ладоши; но Ту всего лишь нахмурился.

— Когда это обнаружилось?

— Меньше чем полчаса назад.

— И скольким об этом уже известно?

— Никому, господин мой. Лишь я и царский казначей знали об этом, пока сейчас я не сказал об этом тебе, господин.

— Уф! — Ту жестом приказал ему удалиться. — Уходи. Я займусь этим делом позже.

Вид у него был кислый.

— Делькарда, — спросил Кулл, — это твоя кошка, не так ли?

— Владыка царь, — ответила девушка, — у Саремис нет хозяина. Она лишь оказала мне честь своим присутствием. Она — моя гостья. Саремис — сама себе госпожа, и так было тысячи лет.

— Хотел бы я, чтобы она жила у меня во дворце, — сказал Кулл.

— Саремис, — сказала почтительно Делькарда, — царь хотел бы Предложить тебе свое гостеприимство.

— Я пойду с царем Валузии, — сказала кошка с достоинством, — и останусь в царском дворце, пока не наступит время, когда мне захочется отправиться куда-нибудь еще. Ибо я великая странница, Кулл, и мне нравится по временам бродить по миру, гулять по улицам городов там, где столетия назад я блуждала по лесам, и ступать 'по пескам пустынь, где когда-то я шествовала по улицам столиц.

Вот так Саремис, говорящая кошка, оказалась в царском дворце Валузии. Ее сопровождал раб-прислужник, ей предоставили просторные покои с великим множеством шелковых подушек. Ежедневно ей подавали лучшие яства с царского стола, и вся царская прислуга и близкие царя воздавали ей почести. Все, кроме Ту, ко-, торый ворчал, видя, что какой-то кошке, пусть даже и говорящей, оказывают подобную честь. Саремис относилась к нему с презрительным равнодушием, зато с Куллом держалась как с равным.

Она часто появлялась в его тронном зале, возлежа на шелковой подушке, которую нес ее раб. Этот человек должен был всегда сопровождать ее, куда бы она ни шла.

В других случаях Кулл сам приходил в ее покои, и они долго беседовали в сумрачные вечерние часы, множество историй поведала она ему, и древней была та мудрость, которую она в них вложила. Кулл слушал ее внимательно и с интересом, ибо было очевидно, что эта кошка куда умней- чем большинство его советников, и обладает более глубокой мудростью, чем все они, вместе взятые. Она вещала подобно пифии или оракулу. Но почему-то прорицала лишь мелкие события будничной жизни. Зато она постоянно предупреждала царя, дабы он остерегался Тулсу Дуума.

— Ибо, — говорила она, — я, прожившая больше лет, чем ты минут, знаю, что благо человека — это незнание того, что ему суждено. Ибо чему суждено быть, то будет. И человек не может ни избегнуть своей судьбы, ни поторопить ее. Лучше выходить на ночную дорогу, которую должен пересечь лев, во тьме, если другой дороги нет.

— Да, — сказал Кулл, — если то, что должно случиться, случится — а это то, в чем я сомневаюсь, — и человек будет предупрежден о том, что его ждет, и это ослабит его или придаст ему силы, значит, и это тоже предопределено?

— Если было предопределено, что он будет предупрежден, — ответила Саремис, усиливая сомнения Кулла. — Однако не все пути судьбы неизменны, ибо человек может сделать то, или человек может сделать совсем другое, и даже богам неизвестно, что может прийти человеку в голову.

— Тогда, — сказал Кулл с сомнением, — ничто не может быть заранее предопределено, если перед человеком лежат разные дороги, которые он может выбирать. И как тогда могут быть истинными пророчества?

— У жизни много путей, Кулл, — ответила Саремис. — Я стою на перепутьях этого мира, и я знаю, что ожидает путника на каждой из этих дорог, И все же даже боги не ведают, какую из дорог выберет человек, свернет ли он направо или налево, когда придет на распутье, а единожды ступив на дорогу, он уже не может повернуть вспять.

Тогда, во имя Валки, — воскликнул Кулл, — почему просто не указать мне на опасности и преимущества каждого пути и не помочь мне в выборе?

— Потому что таким силам, как моя, поставлены границы, — ответила кошка, — дабы мы не спутали замыслов богов. Мы не можем снять завесу с, глаз человека, или боги отнимут у нас нашу силу. К тому же мы можем повредить и самому человеку. Ибо хотя от каждого перекрестка расходится; много дорог, человек может выбрать лишь одну из них, и часто эта одна не лучше, чем другая. Надежда озаряет своим светочем одну из этих дорог, и человек следует по ней, хоть эта дорога и может оказаться худшей из всех.