Конан и грот Дайомы

Четверо! В такой компании не стыдно отправиться на Серые Равнины, мелькнуло в голове у киммерийца. Он немного отступил в глубь прохода, разглядывая свирепые бородатые лица, тяжелые челюсти, по-волчьи ощеренные рты. Нет, эти пикты не походили тех, с коими он бился в Конаджохаре и в Боссонских топях, за Велитриумом; хоть они не носили никаких знаков своего клана или не выставляли их напоказ, но облик их был иным. Джунгли Конаджохары являлись местом обитания южных племен; воины их были полуголыми, в набедренных повязках из львиных шкур, с перьями в волосах и с раскрашенными белой глиной телами. Эти же, северяне, предпочитали волчий мех и древнее каменное оружие; в отличие от конаджохарцев, у них не было ни медных браслетов, ни медных клинков.

Доводилось ли им слышать о Конане из Киммерии, некогда - аквилонском наемнике, грабителе из Заморы, вилайетском контрабандисте, военачальнике Илдиза Туранского, предводителе Вольного Отряда из Бельверуса, разбойнике и пирате? Может, слышали, а может, и нет, - думал Конан, с бешенством орудуя клинком, - но эту встречу они запомнят надолго!

Его ярость, гнев и ненависть полыхали теперь холодным огнем, как и положено в бою: то был негасимый и сильный костер, питавший его упорство и силу. Он ненавидел пиктов ровно настолько, чтобы никого не жалеть, не замечать людей за людскими лицами, а видеть лишь хищные волчьи морды и лапы, грозившие ему каменными когтями. Да и кто признал бы людьми этих дикарей? Даже киммерийцы считались не столь варварским племенем; по крайней мере, они пасли коз и умели ковать железо.

Он свалил еще двоих: одному отсек плечо вместе с Рукой, второму проткнул кинжалом щеку и небо. Но каменный наконечник, метнувшись змеей, оцарапал Конану ребра, обожженная дубовая дубина задела по локтю, едва не выбив меч. Пробормотав проклятье, он отступил, обороняя свою щель меж камней подобно гигантскому морскому крабу, атакованному акулами. Валуны не позволяли пиктам навалиться на него всей кучей, но он понимал, что скоро воины в волчьих шкурах заберутся на камни и нападут сверху. Или со спины, если ворвутся во второй проход.

Второй проход! Отбиваясь от кремневых секир, он оглянулся на Зийну. Девушка еще держалась; в пяти шагах от нее лежали две неподвижные фигуры, и в каждой торчало по копью. Вероятно, Зийна метнула свое оружие - с отменным искусством и силой, но теперь у молодой пуантенки остался только меч. Она уже не могла им убить, только оборонялась, отражая удары вражеских палиц и топоров.

Большая сучковатая дубина свистнула над самой землей, ударив Зийну под колени. Она упала, скорчившись от боли, и Конан успел разглядеть, как сражавшийся с ней воин отбросил секиру, сорвал с плеча плащ из волчьего меха и набросил его на девушку. Она билась под серой шкурой, словно пойманная в сеть рыба. Пикт с торжествующим воплем упал на нее.

Скрипнув зубами, киммериец ринулся вперед. Жестоким ударом в пах он опрокинул одного воина, рассек бедро другому, пронзил плечо третьему. Ошеломленные враги отступили, и Конан вырвался из своей каменной норы, будто карающий Ариман: глаза его сверкали, пот и кровь струились по мощной груди, меч и кинжал рубили плоть, дробили кости и черепа. Он был в ярости, и ярость эта, уже не холодная, а огненно-палящая, на миг устрашила даже пиктов.

Но только на миг. Коренастые черноволосые воины окружили киммерийца, набросились на него, как стая псов на дикого матерого кабана, дружно ударили копьями и топорами. Конан ощутил каменное острие под лопаткой острый сук дубины, распоровший бедро; он рванулся избежав оглушающего удара в висок. Он был сейчас почти мертвецом - если не трупом, так пленником, повисшим в священной роще рядом с Зийной.

Этих ублюдков, этих вонючих лесных крыс было слишком много! Он уложил десятерых, но оставалось вдвое больше! Он чувствовал веревку, скользнувшую по шее, и другую, которой пытались охватить его колени; видел, как пикты разворачивают сеть, плетенную из кожаных ремней, слышал придушенные крики Зийны.

Он рассек веревки, поднял меч и приготовился к встрече с Кромом. Живьем его не возьмут!

Где-то за спиной загрохотали копыта, потом дико взвизгнул жеребец, волчьими голосами взвыли пикты; Конан, ткнув ближайшего мечом, перескочил через мертвое тело, вырвавшись из кольца. Никто не пробовал ударить его или набросить сеть - в двадцати шагах в окровавленном вереске шевелилась огромная груда рук и ног, темноволосых голов и серых шкур, дубин и топоров. От этой живой дергающейся кучи доносились стоны и рычанье, а с десяток пиктов, только что пытавшихся пленить Конана, кружили рядом с ней словно давешние вороны, сжимая в руках молоты и копья.